Равнины Северной Италии, куда лангобарды спустились в начале 568 г., не были такими цветущими, какими увидел их Теодорих. Масштабы любой войны и разрухи легко преувеличить, но фактом остается то, что Италия послужила ареной долгой и ожесточенной борьбы между греками и готами, а также их наемниками, борьбы, затронувшей как города, так и сельскую местность. Вследствие этого конец шестого века для Италии был периодом непрекращающегося голода и чумы. Лангобарды обострили эту проблему, а не породили ее. Голод с чумой и облегчение после них являются неизменным фоном для роста политической и территориальной власти папства в Италии.
Историки до сих пор спорят об отношении лангобардов к жителям Италии и землям, которые они возделывали. Многое зависит от смысла единственной фразы в главе 16 третьей книги «Истории» Павла (эта глава представляет собой определенную шкалу), где утверждается, что у лангобардов не было причин умышленно навлекать страдания на итальянцев или лишать их собственности; имеется свидетельство о том, что некоторые крупные землевладельцы сохранили за собой свои владения и просто платили лангобардам дань. С другой стороны, трудно поверить, чтобы даже первое поколение лангобардских военачальников удовлетворилось (или могло удовлетвориться) обработкой лишь пустующих земель на севере, куда Рим традиционно поселял своих германских наемников. Несмотря на то, что ортодоксальная иерархия Северной Италии не была полностью истреблена, а римские землевладельцы не были поголовно обращены в рабство, лангобарды Альбоина относились к римлянам с подозрением и, насколько это было возможно, держались от них на расстоянии.
(Одной из сфер, в которых изоляция была с самого начала невозможна, являлась торговля.) Павел рассказывает нам, что они взяли с собой своих жен и детей, и имеющиеся свидетельства убедительно подтверждают, что лангобардам дольше, чем любому другому германскому народу, когда-либо селившемуся на римской территории, удавалось сохранять в неприкосновенности свою этническую самобытность, независимость и язык.
В Италии характерной для них социальной единицей была fara, или группа семей, живших на военном положении в каком-нибудь укрепленном пункте, откуда можно было организовывать набеги на соседние территории, и где можно было сосредотачивать и распределять добычу. Нет сомнения, что fara, до-итальянские по времени своего происхождения, видоизменились в результате контакта с высокоразвитой цивилизацией Италии; но их сохранение указывает на убежденность лангобардов в необходимости сохранения своих исконных институтов семьи, которые фактически были одним из способов выживания[10]. Только к двенадцатому веку слово fara получило значение «род». Другими словами, кровные отношения, более глубинные, нежели те формы, которые привнесло в общество наследственное владение землей, даже на тот момент еще не были полностью утрачены из виду. Этой картины не опровергает и археология. Древнейшие в Италии погребальные клады лангобардов, как и в Паннонии, являются чисто германскими и очень напоминают захоронения всех прочих германских народов языческого периода, включая остготов. Возможно, они не дают нам права говорить о самобытном искусстве лангобардов, но они действительно говорят нам о народе, еще полукочевом, зажатом между владениями людей, чьей цивилизации они еще не были в состоянии подражать. Говоря словами Бери, умом они все еще были в лесах Германии.
То, что в период после смерти Альбоина положение и взгляды лангобардов стали стремительно меняться, было в значительной мере связано с великим папой Григорием I и св. Бенедиктом, учителем Григория. Эти два человека вместе внесли определяющий вклад в стабилизацию варварской Европы.
Св. Бенедикт известен нам только по краткому житию, составленному Григорием примерно через 45 лет после его смерти. Оно образует вторую книгу Диалогов последнего. Естественно, можно возразить, что, не имея в поддержку никаких свидетельств, подобное повествование может почти не содержать исторической правды. Мы вправе принимать его на веру или нет, как нам угодно. Ученые в основном отказались доверять ему.
Григорий говорит, что Бенедикт родился в зажиточной семье в провинции Нурсия. Можно заключить, что произошло это примерно в 480 году. Образование он получил в Риме. Подобно другим представителям своего поколения, он еще в молодости ощутил призвание к аскетической жизни, которую вел сначала в Субиако, недалеко от развалин дворца Нерона, а потом на огромной высоте Монте-Кассино, нависающей над дорогой из Рима в Неаполь. Каковы бы ни были его личные желания, он собрал вокруг себя значительное количество учеников; и именно ради наставления этих людей (а не по приказанию какого-либо папы) он в конце концов письменно изложил свой общинный устав, опирающийся на основополагающие принципы смирения, милосердия, послушания, постоянства места, нищеты и веры в Провидение, соблюдения которых он всегда требовал от своих соратников. Эти принципы не были новыми, так же, как и монашество не представляло собой нового образа жизни. Но заслугой Бенедикта стало их объединение. Великий монах — как и большинство его первых последователей, он так и не стал священником — был также чудотворцем. Это не только принесло ему славу при жизни, но стало частью арсенала его подражателей в последующие века. Чудотворение и культивация всего сверхъестественного принадлежали к числу самых стойких увлечений бенедиктинцев.
10
Наиболее ранние поселения, вероятно, создавались на основе крепостей (castra), захваченных у римлян и византийцев, как и древнейшие поселения франков в Belgica Secunda.