Двигатель тарахтел, сотрясая решётчатый ящик, гудел редуктор. «Каботажник» поднимался вдоль обрыва. Я полез вверх. Пальцы сразу заныли, и только после этого я обратил внимание, что костяшки красные, распухшие, а некоторые ногти потемнели и расслоились. То ли я очень серьёзно дрался с кем-то совсем недавно, то ли пальцы мне выкручивали и зажимали в тисках. Боль в затылке иногда почти стихала, но потом усиливалась, и тогда перед глазами плыли круги. А ещё мне постоянно казалось, что окружающее покрыто рябью — будто мелкие тёмные волны набегали на рассудок, мешая мыслить связно.
Водопад пропал из виду, дирижабль начал разворачиваться. Интересно, каким способом меняется подъёмная сила, как этот карлик заставляет свою машину то взлетать, то опускаться?
На берегу речки у обрыва столпились люди во главе с татуированной женщиной. Отвернувшись от них, я ухватился за сложенные гармошкой створки, и тогда в лицо мне уставился ствол большого револьвера. Хозяин дирижабля с натугой удерживал его одной рукой, стоя в шаге от проёма возле толстой железной трубы, идущей от пола к потолку автобуса. Вторую руку, с ножом, он слегка отвёл назад, будто раздумывая, что всадить в меня, пулю или клинок.
— Зачем спасать, чтобы сразу убить? — спросил я.
Несколько мгновений он рассматривал меня своими прозрачными глазами, затем попятился и сунул нож в петлю на перевязи. Все четыре ножа были разных размеров — самый маленький висел ближе к плечу, самый большой внизу — и вид имели самый зловещий. Кривые рукояти из рогов, клинки в мелких зазубринках…
— Ты кажешься тем, кто хорошо умеет обращаться с ножами, — сказал я, оглядывая его неказистую фигуру. — Лучше, чем со стволами. Не бойся, я тебя не трону, малыш.
— Любишь честных людей оскорблять? — осклабившись, коротышка подтянул шорты. — Малыш… Да судя по твоей гладкой роже, я раза в два тебя старше! Так вот, слушай: мне Мира заплатила, чтоб привёз её с отрядом сюда, а не вытаскивал всяких олухов из водопадов. Вдруг решишь меня вниз столкнуть и улететь на термоплане?
— Не решу. — Забравшись внутрь, я присел на корточки спиной к проёму. — Ты мне понравился с первого взгляда. Что за Мира?
— А та красотка с наколкой на роже. Э, погодь, большак, а ты её не знаешь, что ли? Как это так? Вы ведь с ней… Так, ладно, лестницу за собой втяни и на месте стой!
Кабина и задняя половина автобуса были отделены перегородками из фанеры, в среднем отсеке вдоль стен стояли лавки. В кабине сквозь проём двери виднелся штурвал, кресло и рычаги.
От вертикальной трубы, соединяющей пол с потолком, шло тепло. Я прикинул, что решётчатый ящик с движком и редуктором находится как раз под ней. У трубы стояли четыре железных короба, соединённые гофрированными шлангами… ну да, баки с топливом.
Я начал втаскивать верёвочную лестницу, конец которой крепился к двум крюкам в полу. Карлик нырнул в кабину и по короткой приставной лесенке забрался в кресло. Схватившись за штурвал, локтем передвинул рычаг. При этом он то и дело косился на меня, не опуская револьвер.
Сквозь дырявый потолок, в котором виднелась нижняя часть ёмкости, донеслось шипение. Гондола слегка качнулась, и за окном всё поползло вверх.
Он что, каким-то образом выпускает газ из ёмкости, а если надо взлететь — при помощи тепла от двигателя нагревает тот, что остался? Долго так не полетаешь, газ надо закачивать новый.
— Что, завидно? — спросил карлик, выглядывая из кабины с револьвером на изготовку. — Таких машин по всей Пустоши только две. Лестницу вытащил? Дверь закрой тогда. И стой возле неё, я в тебя целюсь!
Пустошь. Слово пробудило смутное воспоминания — дикие земли с развалинами брошенных городов, редкие посёлки, бродяги, фермеры и бандиты… Так называется вся эта местность вокруг. Мы в Пустоши? Но карлик упомянул какой-то Крым. Что такое Крым? Гора… ну да, точно, он сказал: гора Крым. Кажется, я именно отсюда, с Крыма, но…
Тёмная волна накрыла меня — окружающее смазалось, потом исчезло, уступив место тускло освещённой комнате, посреди которой, склонив голову к плечу, стоял сгорбленный человек со спицей и тонким крюком в руках. Он что-то говорил, хотя дребезжащий, надтреснутый голос его мало напоминал человеческий. На шее человека было какое-то утолщение, уродливый угловатый нарост. Дверь в комнату начала приоткрываться, кто-то входил внутрь… Накатил ужас, я закричал, выгнулся, пристёгнутый ремнями, задёргал руками и ногами, видя крюк, придвинувшийся к моему лицу, слыша потрескивание прибора возле койки, ощутил холодный металл на затылке и на шее сзади. …И снова вокруг была гондола термоплана, но только теперь я видел её с другой точки, стены накренились и будто бы стали длиннее. Ага, это потому что я лежу навзничь, как тогда, в лодке, и смотрю вверх. Из проёма дует, за ним кроны деревьев. Мы опускаемся? Нет, уже нет, кроны не двигаются. Слышен шум реки и голоса, они всё громче, женский что-то приказывает.