— Я вас, барышня, признаться, уже давно боюсь! И доверие к вам утратил. Хотите — гневайтесь, хотите — нет, а как вспомню..
— Ну будет, Павел Петрович. Вот поэтому вам пить и нельзя. Язык, как помело во рту, начинает болтаться! — огрызнулась княжна на тон выше, чем хотела. Повезло, что раскатистый смех отца, последовавший за шуткой Льва Васильевича, удачно приглушил её голос.
А Павел Петрович успокаиваться не собирался, набрал в грудь воздуха и… тут к Варе на помощь опять пришёл Ибрагим Альбертович, который сидел между ней и дворецким. Сунул старику в рот масляный клубень картошки, политый душистым соусом. Княжна облегченно вздохнула. Незаметно для гостей высоких, погрозила дворецкому пальцем и отвернулась от его чавкающей физиономии.
И зачем только папенька позвал к ужину этого вредину? Ну ладно ещё тётушки. Их обычно не видно, не слышно. Старые девы в прямом смысле слова. Есть они друг у друга и хорошо — остальным не помеха. Но слуг-то зачем за стол тащить? Ибрагим Альбертович не в счёт.
Варя, наплевав на все приличия, подала знак лакею подлить ей ещё вина. И с бедовым наслаждением сделала несколько больших глотков. Только отставила бокал, а папенька тост объявил.
— За Елисея! Его приезд для нас праздник. Отрадно сегодня в Отраде. Вот такой каламбур. Я тосты говаривать не мастак… В общем, Елисей Михалыч, рады мы вам, очень рады, гость наш долгожданный. И вам, разумеется, Лев Васильевич.
Выпили. Варя нетвёрдой рукой отодвинула бокал в сторону, с удивлением обнаружив, что он слегка двоится перед её взором. Но причуды зрения ушли на второй план, когда она неожиданно поняла, что вместо стыда и страха чувствует теперь… Что бы вы думали? Смешливость едкосную! Мысли кутерьмой ярмарочного пляса полетели в голове.
Говорит он такой, люблю естественность, нарумяненные дамы — моветон, фу-фу-фу. И бах тарарах. Варвара Фёдоровна с пудом белил и фунтом румян на лице. Он-то думал, нежную, скромную барышню встретит, тихоню деревенскую. А тут каков сюрприз! Просто светская львица Колоского уезда при полном параде! Ой, не могу.
Варя так и хихикнула.
Стоп! Нет, смеяться — ни-ни сейчас.
Потом в покоях душу отведет, когда одна останется. И опять против воли — хи-хи-хи. Тихонько так, в кулак.
Но приступ хмельной самоиронии мгновенно стих, когда Варя, потерявшая всякую связь с реальностью, услышала вдруг, как из-под одеяла верблюжьего, своё имя. Собрав невероятным усилием воли осколки внимания, разобрала-таки насмешливую фразу Льва Васильевича.
— И зачем тебе это, Еля? Вон, даже Варваре Фёдоровне смешно от твоей затеи.
Господи, о чём это он?
Варя так сильно испугалась, что даже немного протрезвела. Елисей наконец-то обратил к невесте свои красивые строгие глаза. В голосе жениха звучала досада и, похоже, нотки отвращения:
— Так значит, вы тоже склонны считать моё стремление совершенствоваться в искусстве фехтования глупостью?
Чего? Больше пить ты никогда не будешь, дура несносная.
Варя лихорадочно попыталась сообразить, что бы ответить.
— Я… вовсе. Я… Что вы! Фи…фи…ф, — тут она с ужасом убедилась: для пьяного языка и простое слово может превратиться в непреодолимую гору букв, — Фы…хтование — это чудно, то есть чудесно, позвольте сказать…
Кажется, Лев Васильевич тихонько рассмеялся. Елисей же, презрительно скривив пухлые губы, отвернулся от княжны. Он, слегка прокашлявшись, бесстыдно намекнул хозяину дома, что ужин затянулся, пора бы десерт откушать да раскланяться.
Варя опять вся сникла. Речь Елисея остудила её распаленный разум, отрезвляя унизительным холодом.
Ох, точно горячительному теперь заказан путь в мой желудок! Воистину, пить я не умеет и нечего учиться.
Десертное время пролетело быстро, и первым засобирался Елисей, хорошо понимая, какие планы у семейства Степановых на него имеются. Только князь оказался хитрее и проворней. Да и, скорее всего, продумал он всё заранее. Под разными благовидными предлогами увёл всех из гостиной, кроме жениха и невесты.
Елисей было тоже дернулся в сторону выхода, но потом, видимо, постыдно сбегать передумал. Он повернулся к Варе, которая всё ещё продолжала сидеть за столом, и сухо начал: