Шатуновская оправила платье. Несколько раз встряхнула руки, как будто пыталась отчистить их от прилипшей грязи. Оценочно оглядела дрожащие ладони и распорядилась будничным тоном:
— Пойдём, Глаша, поздно уже. До свидания, Варвара Фёдоровна.
И словно ничего особенного не случилось, зашагала прогулочным шагом восвояси. Глаша мелко засеменила ей вслед.
Как только они скрылись за холмом, Аня разревелась. Не хотела плакать. Вышло так против воли. Но самое ужасное было в том, что вдруг, в один момент, разом потекли все непролитые за долгое время слёзы.
— Эй, что она тебе сделала? Избила? Ранила?
— Нет, барышня, — с трудом выдавила Аня, — я сама виноватая. Вернее, не виноватая! Но она думает, что виноватая!
— Ничего не понимаю. А почему платье сестры нацепила на себя?
Тут Ане удалось совладать с рыданием, и она удивленно уставилась на Варвару Фёдоровну.
— Ужель вы не знаете? Не видали меня в шариа… на сцене?
— А, так это она тебя за шараду отлупила! Проиграли вы, что ли? Не видела. Меня папенька наказать изволил из-за того, что на мужиков я бранилась. Дел невпроворот сегодня с утра было, а эти лентяи только и делали, что самокруточки курили. Вот им от меня и влетело, а потом мне от папеньки, — барышня засмеялась, — Оставил с мамкой меня наверху, а я от неё сбежала в парк. Сперва там гуляла, а потом решила покачаться на качелях. Прихожу, а тут тоже спектакль полным ходом идёт.
Аня отвела глаза, не зная, что и молвить на речь своей барышни. К тому же ком в горле никак не проходил, говорить мешал. Но дышать ей стало легче.
Спасла меня. Не такая уж она и противная. Не то что эта ведьма.
Княжна потянулась к Ане, отряхнула её платье, расправила рюши, вытащила из волос бумажный лепесток.
— А это что такое?
— Розы в венке были.
— А где же они теперь?
— Вон там.
Барышня наклонилась и подобрала смятые цветы.
— Венок уже не спасти, да и ценности в нём нет. А у меня идея появилась. Идем со мной к воде.
Аня послушно заковыляла, то и дело всхлипывая. Подойдя к самому берегу, княжна подобрала камень, скомкала вокруг него розу и с неистовым криком бросила в воду.
— Держи, Водяной, подарочек! — протянула камень и венок Ане. — Давай, тоже попробуй. Тебе легче станет, когда покричишь.
— Нет, не смогу, барышня. Прошу, не надо, — жалобно и испуганно заныла Аня. Как это можно при хозяйке своей вопить! Да, уж легче ещё одну пощечину стерпеть.
— Не бойся! Делай. Это указ мой.
Аня безжизненной рукой обернула камешек цветком и со слабым писком (уж что вышло) бросила в воду.
— Это ещё что за комарик? Разозлись и крикни.
— Не смогу, барышня.
— Сможешь! Представь, что в воде та барыня сидит. Как там ее? И тебе язык кажет.
И Аня представила. Правда, не мокрую Шатуновскую с болтающимся языком, а жуткую колдушку с глазами, полными чёрной злобы. И вышло крикнуть:
— На тебе! Получи!
— Молодец, — княжна захлопала в ладоши и кинула уже обычный камень в воду, — ещё, Нюра! Твоя очередь!
— Чтоб тебе пусто было!
Девочки — ровесницы кричали, смеялись и кидались в воду камнями. И мир тогда будто остановил для них ход времени, позволяя дурачиться и сходить с ума от души.
Один бумажный лепесток всплыл на поверхность озера. Беззащитный, маленький. Остался цел, несмотря на все свои заключения. Тихонько поплыл вдаль, качаясь на волнах от ударов тяжёлых камней о тёмную гладь воды.
Глава 5. Портрет без лица
— Завтра с утра готова будь.
— Хорошо, барышня.
— Хватит бормотать. Отвечай громко!
— Поняла, барышня.
Варя вздохнула. До разговора с Нюрой она чувствовала небывалый в последнее время прилив сил. Но стоило только выложить свои планы трусливой девке, как её противные сомнения свели на нет весь Варин энтузиазм.
— Чего ты опасаешься, не пойму? Скажи, как на духу. Браниться я не стану. Обещаю.
— Боязно, барышня. Чай врати мне много придётся.
— Тебе-то зачем врать? Ты Нюрой, как была, так ей и останешься. Это моё имя изменится. Как теперь меня величать станешь, запомнила?
— Дарья Владимировна.
— А фамилия?
— Костылева.
— Молодец. Память у тебя хорошая.
Варя подошла к бюро и вынула паспортные документы. Сделала она это в большей мере для своего успокоения, так как от нахлынувших волнений у неё даже ладошки вспотели. А ведь она ещё дома в своих покоях.
Эх, Нюра! Поддержки от неё не дождешься.
Поэтому, чтобы унять тревогу, пересказала ещё раз сказанное девке накануне: