— Ах вы! Издеваться вздумали?
— Да в зеркало уж поглядите. Раз память вас подводит после вчерашнего-то.
И тут Варю как кипятком ошпарили. Вспомнила она про мазь чудодейственную. Ни слова больше не говоря, подлетела к зеркалу и обмерла: всё лицо в пятнах цветастых! Кровь ударила в голову. Княжна начала тереть щеки, нос — толку нет. Кинулась, как зверь затравленный, к умывальному столику. Прохладной водой, которой Варя обычно пользовалась осторожно, обдала лицо со всего размаху, расплескав половину из кувшина на пол.
— Ой, вино, я погляжу, ещё из головы не вышло. Оно как, барышня, ваза гордилась, пока не разбилась. А я говорила, что с утра жалеть будете.
— Отстань!
Варя уже с остервенением тëрла лицо полотенцем.
— Хватит, хватит. Дырки протрёте!
Княжна бросила полотенце на пол и вновь подлетела к зеркалу, чуть не сбив с ног ошарашенную Агриппину Ивановну, которая так и застыла, с прижатой к груди настойкой, посреди комнаты. Варя обернулась к мамке:
— Как же это? Почему не отмылось ничего? Как такое возможно?
— Почём мне знать, Варвара Фёдоровна. Видно, краска у Вас хорошая. Не дешёвая уж, небось?
Варя, не слушая боле Агриппину Ивановну, выскочила из своих покоев растрёпанная, в ночной сорочке, с глазами, полными слёз. Дубовый паркет скрипел под её босыми ногами, но Варя даже не заметила, что забыла про обувь. Греческое понятие «логика» также подвело и её, потому что побежала она в гостиную, где висело самое дорогое зеркало во всём доме. Нестерпимо захотелось в него посмотреться, будто в нём ещё можно было увидеть прежнюю обычную Варю.
Несколько секунд княжна стояла перед зеркалом молча. Слуги собрались вокруг и, затаив дыхание, глядели с любопытством на хозяйку, не понимая, что происходит. За круглым столом сидел Федор Алексеевич Степанов с утренней газетой и чаем. Он так и замер с чашкой около раскрытого рта и тоже уставился на дочь большими глазами.
— Воды и мыла! — закричала Варя.
Кто-то из девок даже ахнул, а Фёдор Алексеевич расплескал чай.
— И розги! — громко скомандовал князь.
Варя оглянулась на отца. Зрение его уже давно подводило. Никаких пятен на лице дочери он наверняка не приметил, но вот непристойный вид, должно быть, хорошо рассмотрел.
— Будем вспоминать правила этикета с Варварой Федоровной.
— Папенька, не до шуток мне сейчас, понятно?
— Мне тем паче!
Закончилось всё тем, что так и не отмыв лицо и устроив безобразную истерику на глазах у всех, Варя разбила тяжёлым серебряным канделябром фамильное зеркало и грохнулась в обморок.
После того, как привели её в чувства, была Варя ещё раз десять умыта самым лучшим душистым мылом. Потом была Варя, молящаяся на коленях у иконы Николая Чудотворца и целующая перстень у местного диакона. И Варя, рвущая на себе волосы, и плачущая на груди у семейного доктора Ибрагима Альбертовича. И Варя в грозной позе с кочергой в руках подле зеркала над камином в гостиной. И Варя, воюющая за кочергу с дворецким, стареньким Павлом Петровичем.
В конце концов сталась Варя, посаженная под домашний арест, должная молиться без устали, соблюдать пост (предписание от диакона), компрессы на лицо с ромашкой (совет доктора) и лишённая до выздоровления всех зеркал (строгий наказ отца).
В первые дни княжна следовала всему: и молилась чаще, чем обычно, и умывалась по несколько раз на дню, ела только постную пищу, а про зеркала даже не вспоминала. Но через несколько недель всё надоело, а душевные муки так утомили, что Варе стало казаться, будто сходит она с ума. Пост сделался не таким уж и строгим, компрессы нечастыми. И самое главное — выпросила-таки она у Нюры зеркало.
И вот, сидя на колючем ковре, схватившись за голову и вспомнив всё, что случилось, Варя вдруг со злостью посмотрела на Нюрку.
— Велено тебе было зеркал княжне не давать. А ты притащила! Зачем? Отчего сегодня решила правило нарушить?
Нюра опустила глаза.
— Так Елисей Михайлович приезжает. Ждем его с визитом послезавтра. А Фёдор Алексеевич дал наказ вас ко встрече с женихом готовить.
Глава 2. Нюра. За восемь лет до колдовства
Анну Косолапову хозяин проиграл в карты, когда ей едва исполнилось двенадцать лет. Как и домашний скот была она барской собственностью, а потому не имела никаких прав. Но до поры до времени маленькую девочку Аню это совсем не заботило. Главное, что все её сестры, братья были здоровы, сыты да любимы матушкой.
Батька Анны, однако, был человеком скверного нрава. Всё же для семейства большого старался. Как отходник, с позволения барина, имел он возможность ходить на подработки в город. А там то на стройке, то на извозе копеечку свою зарабатывал. Бо́льшую часть денег, ясно дело, приходилось барину отдавать, но и на жизнь с калачом на столе хватало. Чад и жёнку он никогда не воспитывал кулаками, хоть бранился часто и громко. Домашние к его характеру привыкли, а точнее сказать, смирились. К тому же, когда бывал он в благостном настроении духа, мог деток с жëнкой похвалить или даже одарить подарками. А иногда, обычно после долгой молитвы в Красном углу, просил прощения за свой горячий нрав.