Только Аня выбивалась из этой честной компании и возрастом, и нравом. Сидела тихо, не роптала на судьбу и даже, страшно признаться, любовалась видами вокруг. То ехали они мимо полей бескрайних, чернеющих землёй вспаханной, то мимо леса высокого, в такой зайдешь и пропадешь на век, то колесили вдоль подлеска с берёзками стройными, качающимися на ветру. А птицы-то как пели! Весной воздух был наполнен по самый край и солнца лучи ласковые согревали, словно объятия матушки. На душе казалось спокойно от всего этого благолепия, и ясно чувствовала Аня Ангела-хранителя за спиной.
А может, оттого ещё она слёз не лила, что первый раз так далеко от дома путь держала, а сердце при этом по-детски открыто было у неё для приключений. И боязно, и интересно до дрожи в коленках. Чего же с ней на чужбине станется?
Чую нутром, всё хорошо будет. А чуйка у меня на диво верная. И своих навестить приду, как смогу. Авось не в тридевятое царство везут-то нас.
Ночь провели на постоялом дворе в сарае. Накормили всех жидкой похлебкой, для согрева притащили дырявые вонючие одеяла и пару овчин. Забылись все к полуночи, кроме Анны, которая никак не могла уснуть из-за храпа разномастного: и с присвистом, и с надрывом, и с улюлюканьем. Провалилась в сон только под утро и тут же из него была вынута грубыми окриками извозчиков. Пора пришла путь продолжать.
Добрую половину следующего дня везли чудом ещё живой груз в тягостном молчании, пока Ефросинья (накануне уснувшая первая) печально не затянула:
— Ох, тревожен сон
Во чужой земле,
Беспокоен он -
Вестник о беде.
И открыв глаза,
Боле уж не сплю.
Думу думаю,
Вольную мою.
Думу думаю,
Вольную мою…
Все подхватили, в том числе и Аннушка. Запела она вдруг громко, с чувством, ловя на себе одобрительные взгляды попутчиков. Так с песней и подъехали к воротам усадьбы Степановых.
— Что за хор покойников прибыл к нам? — крикнул дворовый мужик с усмешкой.
— Дык к барину вашему новых крепостных привезли. Вот, получите, распишитесь.
— Да ну? Этих? — мужик даже стянул и прижал к груди шапку, а потом махнул ей в сторону усадьбы. — Айда прямо на двор. Там барина ищите. Он разберётся пущай..
Тут то Аня и увидела в первый раз Отраду. (Правда, издалека, так как повезли их во двор хозяйственных построек). На пологом холме господский дом показался ей настоящим дворцом. Огромные окна, в которых отражалось небо, колонны у входа, чуть ли ни с дерева высотой, и по краям башни с синими куполами. Всё смотрелось чудно и дюже богато!
Живут же люди!
Да, это не её отчий дом, с бычьими пузырями вместо стёкол, да с загнивающим полом в сенях.
Остановили телеги около конюшен, где суетились мужики. Они и велели извозчикам ждать, а сами барина искать побежали. Все путешественники притихли, хлопая глазами, рассматривая всё вокруг. Амбаров, сараев, загонов с крышами из соломы и камыша было столько, что сойти они могли за целую деревенскую улочку, вокруг которой протянулся добрый деревянный забор. Жизнь кипела: люди мельтешили, собаки выли и лаяли, кудахтали куры. Запахи свежего сена мешались с ароматами костра и кислого сыра. От сего разнообразия, у Аннушки заурчало в животе, и она обхватила его руками.
Вскоре к телегам подъехала на молодом жеребце тонкая девчонка с корзиной из косичек на голове. Надет на ней был тёмно-зелёный сюртук с белыми манжетами. Руки были затянуты в черные перчатки из замши, украшенные шелковой вышивкой.
— Это кто? — спросила строгим голосом всадница.
По летам такая же как я, а ведёт себя прям как барыня-государыня.
— Дык от соседей подарочек вам привезли. Получите, распишитесь, — насмешливо ответил извозчик. — Говорят, барин где-то здесь. Позвать не соблаговолите?
— Я за барина! — всадница так и выпятила грудь колесом. — Сейчас разберемся. Эту, — она ткнула в Аннушку хлыстом, — в курятник или на кухню. Ещё подумаю. А остальных везите теперь вниз по дороге до села. Его проедите полностью и сворачивайте направо к дубраве. Там кладбище наше. Найдёте. Уж не заплутаете.