Дед Аким, свесившись через телегу, поворачивал к говорившей то один бок, то другой. Видно было изо всех сил своих пытался понять старый, что происходит. И от натуги такой пустил он вдруг ветер пониже спины, да так громко, что сам перепугался. Сложил руки крестом на груди, откинулся назад, глаза прикрыл, будто и ни при чём спящий старичок — божий одуванчик. Все скосили на него испуганные и злобные взгляды, но командирша, даже ухом не повела:
— Чего стоите! Вон один уже дух испустил, и остальные подтянутся скоро.
Извозчик хмыкнул. Хотел было что-то ответить, но не успел.
— Цыц, ты, курица! Ну что тут у нас?
К телегам, бодрым шагом, приближался седовласый мужчина. Однако, несмотря на белый волос, лицо его казалось свежим, можно сказать моложавым. Аня сразу догадалась, кто это. Здешний барин. Одет он был в лиловый халат и дорогие туфли, в руке держал трость с набалдашником в виде волчьей головы. И хоть Бог и не дал этому барину высокого роста и стройного живота, но вот статностью одарил сполна. Держался он так, что сразу ясно сталось всем — царь пришёл.
— Что и пошутить нельзя? — буркнула всадница.
— Шутница вы, знатная. Знамо дело. Только куда уж вам до Безобразова. Вот шельма! Провёл дурака! Я говорит, тебе восемь душ отправлю, вместо шести. Мне, говорит, для хорошего человека не жалко. Куда же вас девать теперь, таких красивых?
Крестьяне молчали, пристыжено опустив головы. Извозчики переглянулись. И один из них, щупленький, но юркий, спешился. Протянул барину из-за пазухи сверток с бумагами.
— Наше дело малое. Доставили всех в целости. Вот, получите, распишитесь.
— Давай! — барин забрал сверток. — Ну что ж теперь. Выгружайте. Мужики! — крикнул он своим. — Обогреть, накормить, дать отдохнуть с дороги. Будем решать, что с ними сотворить после.
Аня так и выдохнула. Поняла, что барин хоть и выглядит грозно, а боятся его не стоит. Повезло, значит, ей.
Верная у меня чуйка! Ох, верная.
— А ты что натворила? За что в компанию к мертвякам попала? — барин приметил Аню и теперь строго на неё смотрел.
Аня растерялась, густо покраснела, так сконфузилась, что будто и слова молвить разучилась.
— Испорченная, что ли?
От этого вопроса Аню ещё больше в жар бросило. Она замотала головой и обрела наконец-то дар речи:
— Нет, как можно! Я… Меня староста выбрал из-за тятеньки. У него зуб на тятю мого. Ну, тятька мой, как узнал, за топор-то и схватился. Хотел старосту… — Аня прикусила язык, не посмела «страшное» слово вслух сказать, а вместо этого провела большим пальцем по шее. — "Не смей, тятя! Я уже взрослая," — говорю ему. — "Что со мной будет? Справлюсь я. Не на смерть же посылаете!" А потом..
— Довольно! Я понял, что ты девка славная. Как звать?
— Аннушка.
— Будешь у нас Нюрой, значит. Варвара Фёдоровна, возьмёшь под своё крыло?
— Merci papa, — девчонка в седле, со скучающим видом, поправила прядь волос. — Опять вы меня каким-то пустячным делом озадачили, — и повернулась к Ане. — Я тебя, пожалуй, помощницей на кухню определяю. Или горничную из тебя сделаю. На вид, правда, ты… худая больно. Да ладно, откормим. Бери свой узелок и иди за мной.
Глава 3. Мушка
— Ищут ведьму?
— А как же, барышня! Всем миром ищут колдушку окаянную.
— Глаза чёрные, как у ворона, а лицом белая, нос…
— Всё помню, барышня. Всё знаю: лицом белая, нос орлиный, волосы на свету рыжим отливают, голос грубый, хоть сама и молодуха ещё.
— Хорошо, всё так… Есть у меня кое-что для тебя, — Варя дернулась, отчего непослушный локон, который Нюра с трудом только что укротила, выбился из причёски и упал на спину.
— Вот, — княжна вытащила из ящика бюро рисунок, сделанный утром. Ещё раз взглянула на свою работу. Сдвинула брови. Так ли хорош портрет, написанный ею по памяти? Ведьму-то в нём точно угадать можно, да только нос уж больно крючковат, а губы тонковаты.
— Барышня, никак опять портрет этой бестии сотворили? Так это уж пятый. Не надо боле.
— Возьми! Пригодится в поиске, — Варя протянула Нюре листок, и та, с тяжелым вздохом, взялась рассматривать рисунок.
— Ой, ну эта прям грозна. А нос-то, нос каков! Ну точно орлиный. И рот поджала свой мерзкий. У-у-у! — Нюра даже язык ведьме показала. — На первом портрете за красавицу её признать можно было, а на тутошнем-то сразу видно — дьявол во плоти.