Приведенный материал не позволяет согласиться с мнением М. А. Алпатова, полагавшего, касаясь известия Синопсиса о славянском происхождении варягов, что в этом случае его автор, увлеченный идеей единства народов России и Украины, стремился исключить «чужеземный элемент» из их прошлого[131]. Но таковыми варяги эпохи призвания никогда не мыслились, как и не мыслились они скандинавами. Представлением о славянской природе варягов, прибывших к ним с южного берега Балтийского моря, всегда и жило восточнославянское общество, особо подчеркнув этот факт в ходе борьбы за воссоединение Малороссии с Россией, за воссоединение некогда единого народа, одна часть которого была поставлена перед реальной угрозой потери своего этнического лица, языка, веры. И этот факт не только дополнительно призывал к незамедлительному восстановлению утраченного единства, но и, вместе с тем, обосновывал историческое (законное) право на это перед кем бы то ни было[132].
Традиция, видящая в варягах славянских насельников Южной Балтики, отразилась в отечественных источниках первой половины XVIII века. По свидетельству М. П. Погодина, у него на руках имелись списки описания русских монет, поднесенных Петру I, где в пояснении к указанию западноевропейского хрониста Гельмольда (XII в.) о проживании славян в южнобалтийской Вагрии добавлено — «меж Мекленбурской и Голштинской земли… И из выше означенной Вагрии, из Старого града князь Рюрик прибыл в Нов-град…»[133]. Старый град — это Старгард, в 1157 г. переименованный (скалькированный) в немецкий Ольденбург (Oldenburg) в Голштинии, в древних землях вагров, что на западном берегу Балтийского моря. Информацию о Вагрии совсем необязательно связывать только с Гельмольдом. Своими корнями она уходит в русскую историю. Так, в древнейшем списке «Хождения на Флорентийский собор» (вторая четверть XVI в.) уточняется, что когда митрополит Исидор и его свита плыли в мае 1438 г. из Риги в Любек морем, то «кони митрополичи гнали берегом от Риги к Любку на Рускую землю»[134]. Первоначальная редакция «Хождения» была написана, как говорилось, в конце 30-х гг. XV века. Любек расположен на р. Траве, разделявшей в прошлом владения вагров и ободритов, и эту территорию русские в середине XV и в первой половине XVI в. именовали «Руской землей».
Остается добавить, что Иоакимовская летопись представляет варяга Рюрика славянином, сыном средней дочери Гостомысла Умилы и правнуком Буривоя (С. Н. Азбелев, указав на аутентичность уникальных сведений этой летописи, пришел к выводу, что она принадлежит первоначальному тексту первого епископа Новгорода Иоакиму, умершему в 1030 г., и что «известия своего первоначального текста летопись, дошедшая до Татищева уже только в рукописи XVII в., уснастила, соответственно моде позднейшего времени, плодами сочинительства, основанного на этимологических догадках», но данное обстоятельство не дает, разумеется, «достаточных причин отказывать в доверии этому памятнику»)[135]. Азбелев также отмечает, что «уже А. Л. Шлёцер сопоставил летописные сведения о Гостомысле с наличием такого имени „в древнейшей Макленбургской истории“, но не придал этому серьезного значения» (потому как воспринимал, надлежит пояснить, информацию о нем в наших летописях в качестве «выдумки» и «небылицы»), и что позднее «Ф. И. Круг допускал, что население Северной Руси могло „обратиться к упоминаемому в 844 году Гостомыслу, царю ободритов, который без сомнения мог подать совет ильменским славянам призвать себе князя из соседних областей“», но при этом известия летописей о нем расценил как «ни на чем не основанные предания». Затем И. И. Срезневский говорил, что имя Гостомысл встречается у балтийских славян. А. Г. Кузьмин правомерно заострял внимание на том факте, что «сами имена Гостомысла и Буривоя (его отца) известны только у западных славян»[136].
Свидетельства приведенных памятников о южнобалтийской родине варягов обычно объявляются в науке принадлежностью поздней историографической традиции, якобы легендарной по своей сути, поэтому о них весьма снисходительно отзываются в разговоре об этносе варягов. Но, рассуждая так, исследователи при этом не видят главного: Иоакимовская летопись, «Сказание о князьях владимирских», «Хронограф» С. Кубасова, «Повесть о происхождении славян и начале Российского государства», Бело-Церковский универсал, Синопсис, описание монет, поднесенных Петру I, несмотря на то, что часть из них действительно несет в себе легендарные мотивы, характерные вообще для памятников средневековья, являются, во-первых, продолжением той традиции, чьи истоки лежат в нашей древнейшей летописи — в ПВЛ.
134
135
136