Как справедливо подчеркнул исследователь «Голубиной книги» М. Л. Серяков, князь Олег при учреждении основ своего государства, определив Киев как «мати», использовал религиозно-философскую терминологию «Голубиной книги» и этим символическим актом восстановил космический миропорядок в только что созданном им Древнерусском государстве, включив туда Киев, а через него и всю страну в общий контекст древнерусской сакральной традиции и провозгласил Киев священным центром[959]. Кроме того, что князь Олег определил Киев на роль южнорусского сакрального центра, отметив его именем мати, он вернул традицию вселенского закона роты (риты/рты) на Русь. Под ее знаком был заключен князем Олегом его договор с Византией: «Царь же Леонъ со Олександромъ миръ сотвориста со Олгом, имешеся по дань и роте заходивше межы собою, целоваше сами крестъ, а Олга водише на роту и мужи его по Рускому закону, кляшася оружьемъ своим, и Перуном, богом своим, и Волосом, скотьемъ богомъ, и утвердиша миръ»[960].
Поморский Щецин как мати и Киев как мати выступают как бы двумя полюсами той территории, которую князь Олег соединил в единое сакральное пространство. И деятельность князя Олега должна исследоваться именно в этих масштабных рамках. Но как известно, этого не делается, поскольку норманисты по-прежнему, цепляются за абсурдную мысль о скандинавском происхождении князя Олега, пытаясь представить его выходцем из датских или норвежских локальных династий, «который оказался в Восточной Европе, во главе смешанного войска захватил Киев и стал великим русским князем».
До тех пор, пока такая ситуация существует в российской исторической науке, научное исследование проблематики начального периода русской истории практически невозможно.
Теперь несколько слов о происхождении княгини Ольги. Изучение материалов, связанных с жизнеописанием княгини Ольги, содержит интересный материал для размышлений о генеалогических связях княженья словен (как, впрочем, и других летописных княжений). Но этот материал практически не исследовался, а если и упоминался, то разве затем, чтобы сказать: смотрите, сколько несообразного, разнородного, а следовательно, выдуманного имеется в летописной и устной традициях.
Дело в том, что в летописях и других источниках о происхождении княгини Ольги она называется то родом от «Болгаръх», то сестрой Аскольда и Дира, то из рода Гостомысла, то дочерью простых родителей. С точки зрения современной науки, все эти версии противоречат друг другу. Но в рамках родовых традиций и системы генеалогических связей эти данные вполне могут увязываться друг с другом: можно считаться родством со знаменитыми предками, но потерять родовое имя в силу неподходящего брака или других обстоятельств, можно быть урожденной княжной по материнской линии и ханшей — по отцовской, можно было быть названной дочерью или сестрой и т. д. известных деятелей в силу разных обстоятельств.
Под влиянием норманизма, упорно отрицающего древнерусский институт княжеской власти до Рюрика, вопрос о генеалогических связях летописных княжений и после призвания Рюрика остается «на обочине» исторических исследований. Хотя летописание содержит немало указаний на широкий круг междинастийных связей русских княжений. Например, в Никоновской летописи, обсуждая возможных кандидатов на княжеский престол, предлагали: «…поищем и уставим такового или от нас, или от казар, или от полян, или от дунайчев, или от варяг…».
Но в Житии кн. Ольги сообщалось, что была она «от языка варяжска», этого было достаточно для норманистов везде, где только можно, включая и справочные сайты, стремиться растолковывать, что варяжское происхождение Ольги подтверждается ее именем, имеющим соответствие в древнескандинавском как Helga. То есть ненавязчиво, но с завидным упорством подбрасывается мыслишка: раз имя «соответствует» древнескандинавскому Helga, то и происхождение Ольги должно… соответствовать тому же. Этническая принадлежность согласно имени — на этом норманизм стоит с XVIII в., и за его предел выходить не собирается.