В 1845 г. Т. Н. Грановский заключил, что Скандинавию в торговлю с Востоком втянули «поморяне и преимущественно волинцы…»[210]. Во времена господства «ультранорманизма» подобный вывод звучал нелепым вызовом, для больпіинства ученых он вызывающе звучит и ныне. Но справедливость слов Грановского подтверждают многочисленные факты. Так, шведский и другие скандинавские языки содержат славянские заимствования, например, «lodhia» — лодья (грузовое судно), «torg» — торг, рынок, торговая площадь, «besman» («bisman») — безмен, «tolk» — объяснение, перевод, переводчик, толковин, «pitschaft» — печать и др.[211] (в 1837 г. П. И. Шафарик акцентировал внимание в «Славянских древностях», вместе с тем в целом отмечая очень большую зависимость скандинавского мира от «виндов», что в скандинавских преданиях венеды «обыкновенно называются людьми просвещенными. По свидетельству мифологов, норманны отправляют в Ванагейм, т. е. землю виндов, своих богов и знаменитых мужей для приобретения мудрости», от них же «заняли они некоторые божества, обряды и отдельные выражения, относящиеся к предметам гражданственной образованности, как то: torg (трг, торг), serkr (сорочка, indusium), pfluok (плуг), tramba (труба), crosna, krusna (крзно) и др.». Эти слова повторил в 1846 г. во втором томе своих «Исследований» М. П. Погодин, показывая ими высокий уровень развития славянских народов[212]).
Археологи А. Н. Кирпичников, И. В. Дубов, Г. С. Лебедев, всемерно утверждая норманизм в науке, вместе с тем признают, что славянские слова в скандинавском охватывают «наиболее полно и представительно — торговую (включая и транспортную) сферу культуры»[213]. Но это означает только одно: именно посредством славянских купцов скандинавы были приобщены к торговле, от них же получив безмен, без которого ее активное ведение просто немыслимо (т. е. они также у славян учились ведению торговли, как параллельно с тем учились у них же морскому искусству). Исходя хотя бы из того, что слово «torg» распространилось по всему скандинавскому северу, до Дании и Норвегии, то «мы должны признать, — резонно заключал С. Н. Сыромятников в 1912 г., — что люди, приходившие торговать в скандинавские страны и приносившие с собою арабские монеты, были славянами»[214].
О том, что торговые пути на Балтике и в Восточной Европе прокладывали славяне, говорят, наряду с лингвистическими, и нумизматические данные. Согласно им, самые древние клады восточных монет обнаруживаются на южнобалтийском Поморье (VIII в.), заселенном славянскими и славяноязычными народами. Позже подобные клады появляются на о. Готланде (начало IX в.) и лишь только в середине IX в. в самой Швеции[215]. Надо заметить, что западная граница массового распространения восточных монет проходит по р. Лабе, т. е. совпадает с границей расселения славян и резко обрывается на рубеже с Саксонией и Тюрингией. «Это обстоятельство, — подчеркивает Б. А. Рыбаков, — естественнее всего связывать с действиями купцов-славян, для которых область славянского языка была областью их деятельности»[216].О приоритете славянских купцов в балтийской торговле и вместе с тем о том, что они предлагали своим покупателям в первую очередь, дополнительно свидетельствуют слова «сопа» («монета») в старофризском, заимствованное из древнерусского, где «куна» означала «куница, куний мех, деньги», «соболь», которое через средневерхненемецкое «sabel» перешло в немецкое «Zobel», и также было заимствовано скандинавскими языками. А старославянское «kozuch» в значении «мех», видимо, полагают специалисты, преобразовалось в средневековое латинское «crusna», «crusina», древневерхненемецкое и древнесаксонское «kursinna», старофризское «kersua»[217]. В целом, как заключал Й. Херрман, базой для осуществления связей по Балтике стало возникновение в VIII-ІХ вв. морских торговых путей, проложенных южнобалтийскими славянами[218].
211
212
213
215
217
218