— Кринило, воевода Вадим наказывает: как третьи кочеты пропоют, сбираться напротив дружинной избы. В било бить не будут. Всем оружными приходить, у кого бронь — оборониться.
— Ничё, и без брони пощупаем бодричей...
— Не проспите, други. Один раз град проворонили, в другой не прозевать бы...
— Не сумлевайся, поспеем вовремя, так и Вадиму передай...
Олега в жар бросило. Замерев, он сидел у костра на корточках, боясь обернуться на рукодельцев. И только после того, как неосторожный вестник ушёл и ладейщики принялись за работу, Олег не спеша отошёл от костра на безопасное расстояние и что было сил побежал к дяде.
В полночь воины Рюрика скрытно заняли места и изготовились для предстоящей битвы. Едва забрезживший рассвет, воспетый третьими петухами, встретил новеградцев ливнем стрел. Отвечать было нечем. Для сечи в избах луки, как считали Вадим и его помощники, были не нужны. Грудь на грудь, копьё, меч, засапожник, кулаки и зубы — вот главное оружие.
Никто не ожидал, что бодричи-варяги заранее приготовятся к схватке, а князь повелит не жалеть стрел и держать новеградцев на расстоянии их боевого полёта.
Восставшие гибли бессмысленно, не коснувшись мечом врага. Щиты оказались ненужными — стрелы летели со всех сторон. Как обложенные охотниками волки, тщетно пытались новеградцы вырваться из окружения. Наконец, сбившись в кулак — щиты вперёд, рванулись они на врага. Единым воплем вырвалось из распалённых гневом глоток:
— Бей их!
Подоспевший с основными силами Вадим мгновенно оценил положение. Перехитрил его воевода Рюрик!
— Назад! — во всю богатырскую силу голоса закричал он первой дружинке, но та уже ломала стройные ряды врага. Натиск горстки ратников был яростным и бесстрашным. Отчаяние удесятерило силы. Доброй ковки новеградские харалужные мечи рубили кольчуги, секли руки, пластали тела. Топча павших, отважные устремлялись вперёд — бурелом, узким клином ворвавшийся в чащу. Трое — самые сильные — пробивают улочку для остальных. Но она замыкается варягами, и на глазах тает дружинка.
— Новеградцы! Не посрамим чести нашей! — крикнул Вадим.
Битва закипела на всём торжище. Передняя стенка бодричей-варягов дрогнула и раздробилась на мелкие отряды, которые то вырывались вперёд, прорубая проходы в толчее новеградских ратников, то откатывались назад под ударами противника.
Всё выше поднималось солнце, всё злее становилась сеча. Град выплёскивал на торжище всё новых и новых ратников-добровольцев. Наконец головные силы Рюрикова воинства удалось смять.
— Воевода Рюрик! — возвысил голос Вадим. — Вызываю на честный бой!
Нет ответа.
— Прятаться недостойно воина, воевода!
— Как смеешь ты, не облизавший молоко матери, кричать, что я прячусь? Принимаю бой!
Вадим взмахнул мечом, требуя очистить проход. Ратники расступились, опустили оружие. Пользуясь передышкой, смахивали пот со лбов и их супротивники.
Вот и встретились они вновь лицом к лицу, распалённые сечей и ненавистью. Лишь краткий миг глядели в глаза друг другу. Один из них должен пасть бездыханным на истолчённую в пыль землю. Тот, от кого отвернутся боги.
Отбросил в сторону доспех воевода: честный бой — Рюрик вышел на поединок без щита. Столкнулись мечи, глухо звякнули и стремительно разошлись. Вадим наступает. Злее и метче становятся его удары...
— Вадим, остерегись! — доносится до него женский вопль, и он узнает голос Людмилы. «Почему она здесь? Чего — остерегись?»
На миг, только на один миг, оглянулся Вадим — увидел племянника Рюрика Олега, детский меч, и померк белый свет в его глазах...
— Вадима убили! Воеводу! — взмыл стон над торжищем.
— Вперёд! — задыхаясь, хрипел Рюрик. — На три дня отдаю вам Новеград!
Расталкивая встречных, дик и страшен, пробился Михолап к ближайшей избе, поднялся на крыльцо, глянул на торжище и онемел. Плотным потоком валили на него женщины и дети, тащились, поспешая, старики. Они уже запрудили выходы на улицы и оттесняли ратников к врагам. Для сечи не оставалось места.
— Назад! — кричал Михолап во всю мощь голоса. — Назад, бабы!
— Там варяги! — вразнобой отвечали ему.
Выполняя приказ князя, с первыми лучами солнца немногочисленные отряды Рюрика начали врываться в избы, выгонять на улицы жителей. Женщины и дети пытались прятаться и разбегаться, но куда ни бросались, всюду натыкались на воинов. Открытой оставалась только одна дорога — к торжищу, на котором кипела сеча. По замыслу Рюрика, толпы горожан должны были навалиться на противника сзади и отрезать ему путь к отступлению.