Старуха предрекла ему судьбу славную, но многотрудную.
— Вижу кровь, вижу смерть, твой меч не знает пощады, твоё копьё поражает, как молния, твои враги падают бездыханными, ты идёшь по земле, тяжёл твой шаг... Один ведёт тебя...
Она стояла перед ним с закрытыми глазами. Синий плащ, потёртый и грязный, отороченный самоцветными камешками до самого подола, прикрывал согбенную фигуру. На старческой морщинистой шее мелко подрагивали стеклянные бусы, на голове — чёрная шапка, подбитая белым кошачьим мехом, из-под неё выбивались седые неопрятные пряди волос. Руки опирались на посох с набалдашником из жёлтой меди. Плащ перетянут широким поясом с низко повисшим кошелём.
Торир слушал шёпот прорицательницы, а из головы не шла неведомо почему привязавшаяся мысль: зачем ей такой большой кошель? О, боги! Как он сразу не догадался: в нём она, наверное, хранит своё зелье для ворожбы...
Хельга открыла глаза, и он отшатнулся от её безумного взгляда.
— Уходи...
Вернувшись домой, Торир первым делом отправился к родовому капищу. Вросшее в землю вместительное строение с дерновой крышей и узкими прорезями окошек дохнуло на него сыростью и затхлостью. Торир пережил минутный страх: он — нерадивый старейшина, по его вине перед грозными богами столько дней не плясал очищающий огонь.
Ярл с тревогой оглянулся: оставаясь один на один с богами, он боялся проявления их гнева. Но в капище всё оставалось неизменным. Тор сидел на колеснице, повернув к нему незрячее лицо. Торгерд с её низким лбом, узкими глазными щелями, мощной грудью и неестественно широкими, могучими бёдрами, казалось, дремала; ей не было никакого дела до переживаний ярла. В центре возвышался Один, почти касаясь головой потолка. На руках его, сжимавших древко копья, жирно поблескивали золотые браслеты. Торир распростёрся перед изваянием, снял с запястья серебряный боевой браслет и прицепил его к поясу грозного бога.
Лежал долго, ждал знака. Боги молчали — не подтверждали и не опровергали слова прорицательницы.
Что ж, он, Торир, не в обиде. Он редко приносит им дары. Наверное, боги рассердились на него за невнимательность. Но они одарили частицей своего могущества Хельгу. Он верит ей.
...Одна зима, всего одна зима минула после встречи с прорицательницей, но вера ярла Торира в могущество её слов поколебалась. Где судьба славная? Где дела многотрудные? Он, как молодой волк, не изведавший силы всей стаи, вызвал на бой ярла соседней долины Херда и сразил его. Херд не раз в кругу близких похвалялся, что прогонит род Торира с земли: его, Херда, сородичи в стародавние времена жили на этих землях, а род Торира пришёл сюда неведомо откуда и самовольно поселился, силой захватив землю. Ториру не было дела до прадедов. Главное, теперь он живёт на этой земле и никому уступать её не собирается. Если же его предки силой завладели землёй, что ж, честь и слава им, они были настоящими мужчинами. По их примеру и он не станет терпеть дальше пустой похвальбы Херда...
Брат Херда — Гест обвинил ярла Торира в преднамеренном убийстве и выставил девять свидетелей. Конунг долин Гуннар Дружбударящий встал на сторону убитого. Дружинники радовались смелости своего молодого ярла, они готовы сразиться не только с родом Херда, но, если Торир скажет слово, и с самим Гуннаром. Но братья Торира, домочадцы и бонды притихли, ожидая беды. Торстейн просил старшего брата отправиться к сородичам убитого.
— Мы не пожалеем серебра и скота, оплатим двойную и даже тройную виру, Торир. Поезжай, мы будем сопровождать тебя, — его глаза искали взгляд брата. — Помириться надо обязательно до тинга. У скалы законов не будем спорить, заплатим виру...
Торир хмурил брови, молчал. Он знал: раз в это заурядное дело сунул свой нос конунг Гуннар, вирой, даже тройной, оно не закончится. Наверняка Гуннар радуется случившемуся. Одного ярла фиордов, не стало, и от другого избавиться можно. По закону. Ярл Торир провинился перед родами. Если он считал себя обиженным Хердом, должен был обратиться с жалобой к тингу, а не совершать самосуда. Пострадал родовой закон. Ещё десяток-другой таких столкновений, и роды не только долин, но и фиордов будут слушать конунга Гуннара и подчиняться ему.
Ярл Торир был уверен, что конунг долин думает именно так. Разве поможет вира, если бы даже родичи Херда и согласились на неё? Многие роды уже в руках конунга, они скажут на тинге угодное Гуннару. Об этом он не подумал, когда вызывал на поединок Херда. Но сожалеть о содеянном — значит попусту тратить время. В прошлое возврата нет, жизнь — в будущем.