X. Варяги и Франки во второй половине XI века
В продолжение полустолетия мы постоянно находили несомненные следы присутствия Русских военных людей в Византии и следили за судьбами и переходами Русского союзного корпуса. Нет сомнения, что основанием и первым ядром его [317] были те шесть тысяч человек, которые отправились из Киева или Херсона в 988 году. Время от времени этот первоначальный состав корпуса восполнялся разными русскими удальцами в роде Хрисохира и вольными пришельцами, искавшими добычи и богатства у щедрого византийского повелителя. Какими путями они пробирались в Константинополь, нельзя сказать определенно. Путь по Днепру и Черному морю, по-видимому, не был совершенно прегражден для русских людей. Печенеги, кочевавшие между Днепром и Дунаем, тяготели более к последнему. Но вот около половины XI века начинается страшное движение турецких орд в Европе и Азии. Печенежская орда переходить за Дунай почти одновременно с первыми успехами Сельджукидов в Малой Азии, одновременно с нашествием Тогриль-бея на византийскую Армению. Ее место в степях южной России заняли еще более дикие и свирепые кочевники — Турки, именуемые Половцами или Куманами. Сношения Руси с Константинополем и прямые пути сообщения /100/ сделались еще более затруднительными. Но мы все-таки встречаем в византийской армии русские полки или, по крайней мере, батальоны (τάγματα). Нет никакой возможности думать, что эти русские союзные полки, равно как и русский союзный корпус, не суть постоянное учреждение в византийской армии, а являлись всякий раз снова по вызову потребности, ощущаемой в Константинополе и признаваемой в Киеве, то есть, никак нельзя предполагать, что всякий раз, как встречается в византийских хрониках упоминание о русских союзных силах, мы должны подразумевать новые переговоры византийского монарха с русскими князьями и новую посылку последними военной помощи. Это было почти невозможно по самой природе вещей. Об этом нигде не говорится ни в русских, ни в византийских летописях, а пройти молчанием такие факты они не могли, или если могли, то один-два раза, а не всякий раз как бы систематически. Наконец, это противоречило бы прямым словам известного нам армянского историка, который утверждает, что очень хорошо известный ему русский корпус 1000 года прибыл к Василию II за 12 лет перед тем; противоречило бы буквальному и прямому смыслу тех мест [318] в византийских хрониках, в которых русские полки появляются на театр военных действий в Азии или Европе не из Руси, а из Халдии или из других малоазиатских округов. Одним словом мы должны признать непрерывное существование русского союзного корпуса в Византии в виде постоянного учреждения.
Но заметно, что с половины XI века значение этого корпуса как будто падает До 1050 года нет никаких следов, чтобы наряду с Русскими какая-либо другая национальность участвовала в войнах империи в такой же степени, как Русские, если исключить народы подвластные или вассальные в отношении к византийскому императору, то есть, Армян и Грузин. Сарацинский отряд, упоминаемый в 1047 году, был очень невелик, как показывает самый термин, употребленный для его обозначения Атталиотой, и маловажность его значения для обороны Цареградских стен против Торникия. Но с половины XI века наряду с Русскими постоянно встречаются Франки и с таким же совершенно значением союзников, союзного корпуса. Мы очень хорошо знаем, откуда явились эти Франки. В первый раз они появляются в армии Георгия Маниака при его сицилийском походе. Все византийские источники отмечают здесь тот факт, что Маниак набрал в /101/ Италии большую дружину из Франков (προσηταϕίσατο Φράγγους πολλούς). Это были французские Норманны, привлекаемые в южную Италию славой о подвигах и удачах Райнульфа Quarrel, сделавшегося князем Аверсы, и братьев Готвилей. Точно так же прямо засвидетельствовано и первое появление значительного числа Франков в собственной Греции и в Константинополе. Скилица рассказывает (р. 720), что, когда Маниак восстал против Мономаха и был побежден, то Франки, переправившиеся с ним через море, вступив в службу императора, были названы маниакатами и надолго остались в империи; другие же не покинули Италии: οἱ μὲν σὺν οὐτῷ περαιωθέντες τῷ βασιλεῖ δουλωθέντες Μανιακάτοι τε ἐπωνομάσθήσαν καὶ τῇ 'Ρωμαίων πολλῇ ἐναπέμειναν, οἱ δὲ λοιποἱ ἐν Ιταλίᾳ ύπελείϕθησαν. Уже в 1048 году отряд наемных Франков вместе с Варягами стоял в глубине Азии, на востоке. Его [319] начальником был Франк Ерве (Cedren. II, 597: Έρβέβιον τὸν Φραγγόπωλον, ἄρχοντα τῷ τότε τῶν ὁμοεθνῶν), о котором известно, что он сражался с Маниаком в Сицилии, переселился потом в Византию и даже имел свой дом в Армении (Cedren. II, 617. Ср. Attaliot. p. 198). После он наделал много хлопот Византийцам за то, что они не дали ему звания магистра (Cedren. 617 sq.). Русская и варяжская дружина, что, по нашему мнению, для XI века одно и тоже, прославила себя и оставила прочную память на всем севере. Но, совершенно согласно с характером племени, к которому она принадлежала, из среды ее не выдвинулось, ни одной знаменитой личности, ни одного предводителя, которого история обязана была бы записать на свои страницы. Не так было с франко-норманнской дружиной. Ерве был первоначальником целого ряда героев, стоявших во главе франкской дружины, отличавшихся беспредельной энергией и беспокойной предприимчивостью. Таковы были по порядку времени: Роберт Крепен (Crespin, Robertus Crispinus, Χρισπῖνος у Византийцев), Урсель де-Баллейль, Pierre d'Aulps и другие. Все они играют видную роль в истории византийской XI века.
Итак, мы знаем время, когда образовалась постоянная франкская дружина в Константинополе. Она по своему происхождению не имеет ничего общего с Варягами и постоянно отличается от них у византийских писателей. На это следовало бы обратить внимание тем, которые утверждали, что Варяги постоянно отличаются от Русских, чего до сих пор мы не видели в нашем исследовании, и чему увидим прямое и решительное опровержение. Можно ли после этого говорить /102/ хотя бы только об этимологическом тождестве Франков и Варангов?… Обращаемся к разбору отдельных мест, в которых прямо говорится о Варягах.
В 1050 году против печенежской орды, опустошавшей Македонию и Фракию, угрожавшей самому Константинополю, были вызваны греческие силы, находившиеся в Азии. Между прочим, собраны были в одно место союзные корпуса Франков и Варангов: καὶ τὰ συμμαχικὰ πάντα συναθροίσας ὑϕ' ἓν, Φράγγους ϕημὶ καὶ Βαράγγους (Cedren. II, 602). [320]
Приведенная греческая фраза буквально значит: «собрав в одно место все союзные силы, я разумею Франков и Варангов».
До сих пор мы доказывали посредством сопоставления различных мест у разных писателей и путем иногда несколько сложных соображений. что варяжский корпус был не что иное как союзный корпус, и что он разумеется в известных местах под συμμαχικόν, συμμαχία. Теперь мы встречаем полное и непреложно фактическое подтверждение нашему взгляду. В приведенном сейчас месте, во-первых, Варанги наряду с Франками названы просто союзниками, союзным корпусом, и, во-вторых, сказано, что союзные силы византийской армии только и состояли что из Франков и Варангов. Франки и Варанги = πάντα τὰ συμμαχικά. Но так было с недавнего времени. Из кого же состояла византийская иностранная гвардия (если можно употреблять этот термин) до появления в Константинополе Франков? Кажется, ответ довольно ясен: из одних Варягов. Но мы знаем, что у Пселла несколько раз союзниками называются Тавроскифы, и точно также именуются Тавроскифы-Русские у Скилицы и других Византийцев. Косвенно отсюда следует тождество Варангов и Русских Συμμαχικόν = Βάραγγοι + Φράγγοι. Συμμαχικόν — Φράγγοι — Ταυροσκύθαι. Следовательно, Βάραγγοι = Ταυροσκύθαι. [96]
96
96) Небесполезно будет сопоставить слова Кедрина: «собрав в одно место все союзные силы, я разумею Франков и Варангов», с приведенной уже раз фразой Пселла: «союзные силы, которые к ним пришли от (иноплеменных) народов: Италийцы и Тавроскифы». Италийцы (Ἰταλοἱ) соответствуют Франкам, потому что под Франками обыкновенно разумеются южно-итальянские Норманны. Кому же соответствуют Тавроскифы? Несомненно — Варягам. Слова Кедрина и слова Пселла относятся к одному и тому же времени. Можно даже предполагать, что Кедрин написал свое: «я разумею Франков и Варангов» под влиянием знакомства с сочинением Пселла, несколько переиначивая его фразу. Именно Кедрину принадлежат, по-видимому, эти четыре слова. Их нет в том латинском Скилице, о котором сейчас нам придется говорить. Там (ум. 121 г.) читается просто: coactis in unum sociis omnibus (et accersitis equitibus a Teluch). Впрочем, нельзя поручиться за точность латинского перевода Скилицы и нельзя сказать, чтобы принадлежность этих слов Кедрину много изменяла положение дела.