Так что с наступлением темноты расчеты орудий не отправились на покой, а продолжали свою монотонную работу. Стенобитки грохотали всю ночь, и весь следующий день, и вторую ночь. Грохот мешал русам спать, но осажденным наверняка спалось еще хуже. А на третий день кладка дала трещину. Небольшую и поверхностную, но озаботившую защитников настолько, что с наступлением темноты они впервые с момента появления под стенами Святослава решились на вылазку.
– Они непременно вылезут, – сказал киевский князь уже после первой ночи долбежки. – Может, завтра, может, через два дня.
Духарев в этом сомневался. Стена, по его мнению, могла еще долго держать удары. Впрочем, его мнение по этому вопросу было не столь авторитетно, как мнение специалистов. Но специалисты-ромеи точку зрения воеводы разделяли.
– Они вылезут! – отмел возражения великий князь. – Самое большее – через два дня. И мы должны их встретить.
Пункт первый любого устава: «Командир всегда прав». Пункт второй: «Если тебе кажется, что командир не прав – смотри пункт первый».
И Сергей занялся организацией встречи.
Вокруг крепости лежала «мертвая полоса» шириной порядка двухсот метров. Пустая, если не считать разлагающихся трупов защитников крепости. Своих киевляне первой же ночью вытащили и похоронили по-человечески.
На границе «мертвой полосы», вне досягаемости лучников, перемещались разъезды легкой конницы, главным образом печенегов и хузар Машега. Время от времени в них летели стрелы или, совсем уж редко, отрабатывала крепостная баллиста.
Основной лагерь русов располагался примерно в полукилометре от крепости, вне досягаемости крепостных орудий. Камнеметалки осаждающих (более дальнобойные) располагались примерно на таком же расстоянии от стены и почти в километре от лагеря. При них в три смены работали баллистики и охрана: в основном варяги, овладевавшие хитростями ромейского осадного искусства. Старшим над ними был Бодай.
Если осажденные решатся на вылазку, то ударить они могут как на лагерь, так и на орудийные позиции. Будь на их месте Духарев, он нанес бы два удара: основной – по орудиям и отвлекающий – по лагерю. Начал бы он с отвлекающего, условно-внезапного. Вывести из крепости сколько-нибудь значительное войско – это минуты две, не меньше. Проскакать полкилометра в темноте – еще две минуты. За это время оповещенные дозорными русы успеют проснуться, вздеть брони и встретить врага. Встретить пешими, ведь кони пасутся отдельно.
Дальше возникает два варианта. Если киевляне не успеют выстроиться в боевой порядок, латная конница Йосыпа ворвется в лагерь и будет бесчинствовать до тех пор, пока не перебьет всех, либо пока не встретит организованное сопротивление. Если русы успеют создать строй, магометане хузарского хакана вряд ли рискнут ввязаться в серьезную драку: их слишком мало. Покрутятся около лагеря, сдерживая противника, пока вторая группа будет громить осадные машины, а затем организованно отступят к крепости. Пехота за ними не поспеет, а легкая конница печенегов не сможет остановить.
Другое дело, если русы будут готовы к встрече. Но держать войско в готовности каждую ночь утомительно. «Два дня», – сказал Святослав, но Духарев полагал, что одной интуиции князя недостаточно. Он приказал удвоить патрули и немедленно докладывать ему о любых мелочах. Сам он в ближайшие ночи спать не собирался (отоспаться можно и днем) и договорился с Икмором, чтобы тот каждую ночь держал наготове три тысячи всадников. Кроме того, Духарев утроил охрану при орудиях и выдал расчетам соответствующие указания.
Ближе к вечеру Сергей сообщил о проделанной работе князю, но Святославу, как выяснилось, было недостаточно отбить вылазку и задать противнику трепку. Князь хотел большего.
Для начала он потребовал к себе двух беженцев, пойманных прошлой ночью. Одного, купчика из «черных» волжских булгар, стражники спустили со стены за бочонок вина. Другой, натуральный хузарин, был еще шустрее: как-то ухитрился слезть сам, причем прямо в реку, где и был отловлен головорезами Эвила. Викинги поразвлеклись с ним немного (выбили пару зубов и переломали пальцы на левой руке), затем переправили его Духареву. Тот заподозрил в нем лазутчика и отдал Велиму для проверки. Скоро хузарин пожалел, что не остался у нурманов.