– Прощай, Зима, баба яга, костяная нога, – сказал один из стариков. – Довольно погуляла, нам пути заметала. Довольно морозила нас. Пришел и твой час.
Молодежь подхватила «Зиму», сняли с коня и понесли к костру, разложенному под горой. Зажгли костер, и «Зима» сгорела у всех на глазах, пока молодые плясали в круговую с громкими песнями. В то же время другие юноши и собравшиеся из окрестных деревень девушки стояли на горе и пели хвалу Даждь богу и Велесу и кричали: «Весна Красна, приди! Весна Красна, приди!» К ним присоединились и сарматки, сопровождавшие мужей и отцов в войске асов. Потом все оживились, размели костер, на котором только что сожгли «Зиму», и все, обращая взоры на юг, закричали: «Слава богам великим! Идет, идет, Весна Красна». Ехала одна из лучших боевых колесниц, запряженная шестеркой белых коней, богато убранных. На ней было положено колесо, изображавшее солнце. А на колесе стояла, вся разодетая в алые одежды и увешанная бусами и золотыми подвесками, красивая молодая девушка, изображавшая Весну Красну. К ней подходили старшие воины, и она раздавала им печеных жаворонков. Потом начался пир, продолжавшийся до захода солнца. Кострами освещался весь стан, пекли блины, жарились быки, бараны и всякая дичь.
Несколько дней спустя и евреи справили в лесу свою Пасху, и их так же освободили от необходимости самим следить за неприятелем.
Когда все праздники кончились, положение команов было доведено до того, что они должны были стоять на месте и не могли двинуться ни в какую сторону. Ни Красная горка, ни Пасха еврейская не помешали приведению их в безысходное положение. Тогда со всех сторон набросились на них северцы, хозары и асы и перебили лучшие силы команов. Хищники были разбиты на голову и бежали на юг. Их преследовал отряд всех трех ратей. Главные же силы вошли в город, где расположились на долговременный отдых. Благодарственные жертвоприношения были совершены в поле перед воротами городскими. Как главный воевода союзных сил, посадник Черниг Усмаревич прочел молитву за всех людей северских. Он же руководил и погребением павших на поле брани воинов. Тела их были сожжены на кострах.
Когда вернулась погоня, преследовавшая команов и успевшая нанести остатку их шайки новое поражение, северные разошлись по городам и селам, и Черниг вступил в исполнение прежних обязанностей посадника. Полтав и Бранко вернулись в роды свои. Коган Саркел ушел со своими хозарами в новое становище. Водан решил идти дальше, пока не найдет места, согласно с его желаниями, для поселения своих людей и основания оседлого царства асов. Черниг высказал ему, что он полагал бы, что доброе дело было бы захватить земли у древлян.
– Это народ буйный! – пояснил он свою мысль. – Обижают они своими набегами и полян, и нас. Они славяне, но разоряют хуже команов. Живут в лесах в землянках, хлеба не сеют, а добывают пропитание охотой и рыбной ловлей, но больше всего грабежом. Я дам тебе провожатых сотню ратников, каких вече изберет, и сына моего Люба. Он молод, но витязь лихой, а землю и полянскую, и древлянскую знает. Он тебе проводник верный будет.
ВЕЛИКИЙ ВОДНЫЙ ПУТЬ
Асы вышли из города северян на Суле и двинулись вдоль реки до впадения ее в Днепр. Дорога шла больше всего лесом и охотиться воины могли для пропитания не тратя ни серебряников, ни оружия и других ценностей. Люб Чернигович со своей сотней указывал путь и вел переговоры с местными жителями, успокаивал их, что им обиды никакой не будет. Рассказывал он своим спутникам обстоятельно, где можно безопасно сделать привал или переночевать.
– В лесу, – говорил он, – поганцев и нежити много водится. Надо знать, как ей угодить. Есть места, где леший гостям рад, а есть и такие, где не останавливайся – живьем съест. А так он веселый, добрый дед, охотникам помогает, стада пасет, когда уснут пастухи. Только уж первого убитого зайца ему. Я всегда так делаю, и никогда без доброй добычи не возвращаюсь.
– Да, ты стрелок добрый! – заметил кто-то.
– Вот, стрелок добрый! – отвечал Люб. – А есть тут осиновая горка. На ней дичи много. По тетереву на каждой ветке сидит, куропатки серые гуляют как красные девки в саду, зайцы между ногами шмыгают. Придешь туда, рука ослабнет, тетиву у лука не натянешь, рука дрожит, а то глаза он тебе отведет. Метишь в дичь, а попадешь через два дерева в третье в самый ствол. А то обойдет тебя в лесу, так, что и дороги не найдешь. А меня же от медведя спас. Подхожу я к кусту малины, хотел ягод пощипать, обхожу вокруг, а там сидит косматый. Так я и обомлел. Лук-то у меня в руках, а колчан дал я слуге Круглецу нести. Что с луком без стрел поделаешь? А бурый-то встал на четыре лапы, повернулся ко мне задом и ушел прочь от меня, кто как не дедушка добрый, приказал ему идти прочь от меня.
– А ты в медведя не стрелял?
– В того? Как же я буду стрелять, когда дедушка не велел. А так-то я много раз на медведей и с ножом ходил. Животов двадцать медвежьих уже положил на своем роду. А вот у реки ночевать нам часто приходится, так я никогда не забуду гуся дедушке водяному спустить. А то прогневается, за ночь жди беды.
Босфорец Ираклемон подошел к разговаривающим и спросил:
– А в домах у вас нечисть бывает?
– У злых людей бывает, или если в доме убийство совершено! – объяснил ему Люб. – А чаще нечисть никакую в дом сам дедушка-хозяин домой не пускает. Он дюже добрый к добрым людям. Только за печку ему надо всегда ставить пищу.
– Ее мыши и поедят, – засмеялся Ираклемон.
– Иногда он мышью и оборачивается, – доверчиво возразил Люб. – Когда кошкой, когда собакой, когда черной курицей. А чаще в своем образе он живет. Совсем как человек, только мохнат. Его легко видеть. Он за печкой всегда ночует. Смотрит за домом, за конями, за огородом, и бабам и мужикам во всякой работе помогает. Он добрый, иногда сонного пощиплет, иногда кого притиснет слегка, ночью на коне поскачет, или ему гриву заплетет. Шалит дедушка. Так же надо ему угодить всегда. Если он серых коней любит, ты вороных не держи. Если в новый дом переселяешься, то приглашай его на новоселье. Пусть хозяйка поставит на печь горшок с угольями и скажет с добрым сердцем; «Милости просим, дедушка, на новоселье». А на новоселье, когда гостей соберешь, поставь за печку пирог и полей его медом. Во всех делах тогда удача в доме будет.
Когда подошли к устьям Сулы и берегам Днепра, Люб потребовал совершения жертвоприношения всем богам, а сам бросил в Днепр громадного гуся, которого добыл в последней деревне, встретившейся на Суле.
– Здесь новый хозяин, – пояснил он. – А днепровский дедушка сильнее всех других. Такая ему власть от богов дана.
Вид Днепра произвел на всех пришельцев глубокое впечатление. Многим он напомнил Дон, родной для одних и связанный со многими воспоминаниями для других. Горы правого берега, поросшие густым дремучим лесом, лиственным и хвойным, представляли истинно чарующий вид. Весьма красив был и левый берег, менее высокий, так же лесистый, с каймой ярко-зеленых лугов, пестрящих обилием разноцветных душистых полевых цветов. По обоим берегам белели живописно раскинутые хаты северских и полянских деревень, то вытянутые вдоль берега, то идущие от реки прямо вверх, вглубь лесов.
Охота и рыбная ловля могли дать пропитание всему войску надолго. Хлеба было тоже много в деревнях, и его охотно продавали на серебро и меняли на оружие. Водан решил остановиться на некоторое время у берегов Днепра в лесах дремучих и, нарубив лесу, построить струги, на которых потом идти вверх по реке до земли древлянской, а если она не понравится, то и дальше.