– Садись с нами, неустрашимый витязь, – сказал Агафодор. – Мы здесь поучаемся у твоего учителя и родственника. Он великий мудрец, но мало тайн нам открывает.
– Многое мы уже знали от наших философов, – прибавил Сульпиций, – но признаюсь, я им, мало верю. Почтенный же Драгомир нам открыл из прошлого каждого, из сокровенных даже мыслей и уважаемого Агафодора, и моих, такие тайны, что мы поражены, удивлены, но не знаем, как объяснить такое нечеловеческого знание.
– Почтеннейший Люций Валерий, – сказал ему Драгомир глубоко поклонившись, – я человек, и мое знание только человеческое. Объяснить тебе то, что ты желаешь, я не хочу. Чтобы понять ответы на твои вопросы, надо пройти великий искус и многому учиться. И тело, и душу надо подготовить за долгие годы к уразумению истин. Поэтому они недоступны непосвященным. Но что тебе сейчас доступно – это изучение эллинских и римских философов. Когда их хорошо узнаешь, не так непонятна будет тебе и наша наука.
Сульпиций громко расхохотался.
– Надо им отдать справедливость, они умеют очень красноречиво рассуждать о том, что было, когда ничего не было. Но дать нам объяснения относительно тайн нашего бытия, относительно того, кто руководит нашей судьбой, относительно того, что такое жизнь и смерть – на это у них ответов нет.
– Ты слишком разочарован, – вступился Агафодор. – Сократ, Платон и даже Зенон дали многие ответы.
– Пусть они сами покажут нам, как жить добродетельно. Мы на половину будем готовы поверить их учению.
– Были многие философы, люди высокой добродетели! – возразил Агафодор.
– Может быть, были, – согласился Сульпиций. – Но теперь их не видим. Сенека поощрял все злодеяния Нерона, до матереубийства включительно.
– Проповедывают они все разное. Учение одного опровергает учение другого.
– Ты сам мысли и молись! – сказал Драгомир.
– Молиться! Но кому?
– Неужели ты никогда не чувствовал, что есть Дух Правды, бесконечно выше стоящий, чем все боги Олимпа?
– Его я не знаю! – мрачно произнес римлянин.
– А ты? – обратился волхв к греку.
– Я полагаю, что Сократ и Платон Его понимали, но мне Он мало доступен! – сознался Агафодор. – Все-таки я верю, что Он есть.
– Но Зевсу вы оба приносите жертвы.
– Я зову божество Зевсом потому, что не знаю, какое имя ему дать.
– Не в имени дело! – сказал Драгомир. – Стремится ли твоя душа к неведомому, к высокому, к небу?
Агафодор отвечал:
– Таково было учение наших великих наставников: Сократа, Платона, Ксенофонта, Плутарха, – мудрейших людей Греции. Стремление к пониманию необъятного есть обязанность всякого мыслящего человека, но житейские заботы мало тому оставляют досуга.
– Я учение это читал, – сказал Сульпиций. – Но оно меня мало убедило. Мои сыновья, Люций Антоний и Люций Клавдий, им и ныне зачитываются. Я же не ломаю себе голову над непонятным. Вчера меня не было, завтра меня не будет. Мой долг самому жить и не вредить тому, кто мне жить не мешает. Богам я жертвы приношу потому, что они боги Рима и что жертвоприношения – такая же государственная повинность, как военная служба.
– Ты, значит, считаешь свое существование на земле случайным? – спросил его волхв.
– Почти что так! – не смущаясь отвечал римлянин. – Образовалась земля, на ней всякие твари, а в числе тварей очутился однажды и Люций Валерий из благородного дома Сульпициев.
– Да природу-то кто создал? – допрашивал его волхв. – Раз ты думаешь, что вчера тебя не было, а завтра тебя не будет, можешь ли ты удивляться, что духи не приближаются к тебе и не открывают тебе своей воли?
– А ты веришь прямому общению с духами? – спросил римлянин.
– Верю, потому что чувствую их, – убежденно сказал Драгомир. – Много раз я имел доказательства их силы. Но приходят они на зов не всякого.
– Это и я могу подтвердить, – вмешался до сих пор молчавший и внимательно слушавший князь Мутьян. – Я не раз воочию видел могущество наших волхвов и не раз убеждался в справедливости их предсказаний.
– Но ты преклоняешь колена перед мечем, воткнутым в земле? – спросил его Агафодор.
– Кланяюсь я не железу, из которого сделан меч, и не золоту его рукояти. Поклонение и молитва относятся к Тому, кто направляет руку с мечем и дает ей победу.
– А прямое общение с высшими духами разве возможно? – спросил Агафодор.
– Возможно! Но для посвященных! – отвечал Драгомир. – Для этого нужна чистота духа и тела, воздержание в пище и питие, надо много молиться, много мыслить и изучать природу всех вещей и телесную, и духовную. На это надо много лет учения и труда. Это наука великая; у непосвященного в тайны нашего учения разум помрачится, и он жалкой смертию умрет.
– Это говорят и египетские жрецы, и персидские волхвы! – объявил Сульпиций.
Гости простились со старым славянским мудрецом и уехали в город. Вадим, жадно слушавший, но молчавший все время, остался ночевать у Драгомира.
Прежде, чем лечь, он сказал своему дяде:
– Однако, гибнет вера у греков и римлян.
– Ты этого разве не знал? – удивился Драгомир. – Кроме простого народа, никто из них не верит в олимпийцев. Евреи, сарматы, готы твердо держатся своих верований, но эти владыки мира, какими они себя считают, не веруют ни во что. Люди, как Агафодор. свято почитающий учение древних мудрецов, между нами редки.
– Мнится мне, – сказал молодой воин, – не пора ли проповедовать народам новую веру.
– Какую? – спросил старик. – Истину? Да разве народ способен познать истину?
– А евреи? – заметил Вадим.
– Евреи! – возразил волхв. – Их учение во многом сходно с учением мудрецов. Но разве и у них народ его не исказил? Сколько у них разных толков? Есть между нами и тайно поклоняющиеся тельцу из золоченой меди, есть и поклонники Молоха, финикийского бога, требующего человеческих жертвоприношение, как Перун у тиверцев и угличей.
– Я бы стал проповедовать веру, доступную народу! – объявил витязь.
– Когда ты был у меня после битвы с команами, я видел в твоем будущем нечто, чего я тогда тебе не сказал. Это было именно то, что твой путь опасен. Будут дикие варварские народы, которые пожелают тебя обоготворить и возвести в свои Зевсы. Ты их образумь и воздержи от этого стремления. Зачем слыть богом, когда суждено быть великим человеком? Встретишь народы совершенно дикие – учи их поклоняться силам природы, они священны и управляют духами благими. Учи их любить добро и бороться против зла, не поклоняться ему. Учи чтить предков. А теперь ложись. Спи спокойно и да осенят духи правды твой сон.
ГАМАНОВО УХО
От старого Драгомира Вадим отправился в город и нашел его далеко не в обычном состоянии. Многие лавки были заперты, на улицах толпился народ и не давал проезда колесницам. Возницы и седоки при этом неистово ругались, но это не помогало. Через густую толпу не было возможности проехать. Многие пробивались вперед, щедро раздавая удары направо и налево. Чаще всего получали сдачу и завязывалась драка. Молодой воин дал себя увлечь потоку и скоро очутился на Мытарской улице, главном мощеном пути, среди переулков, населенных евреями.
Здесь происходило нечто невообразимое. Все двери в домах были выбиты. На крышах были толпы сорванцов, преимущественно молодежи. Сверху вниз бросались драгоценные сосуды, домашняя утварь, лоскутья драгоценных одежд, что еще более увеличивало давку. По воздуху, как зимний снег, летел гусиный пух и облеплял одежды собравшихся на улице. Мягкие перины и одеяла выносились на крыши, распарывались и содержимое их пускалось по ветру. Несколько убитых валялось на улице. Раненые оглашали воздух стонами. В дверях многих домов происходили свалки. Евреи не пускали нападающих, которые рвались все с большим ожесточением. В погроме участвовали греки, сарматы, персы, даже немногие находящиеся в городе готы и степные скифы.