– Красивый плод, не правда ли? – Герцог смотрел не в лицо мне, а словно бы разговаривал с моей рукой, с пальцами, в которых я держала фигу за ножку.
– Да, пожалуй… – Я снова забеспокоилась.
– Как вы будете его есть?
Я вгляделась в серые глаза напротив. Доброжелательная небрежность. Чтобы выиграть хоть миг, я откашлялась.
– Очищу его от кожуры и съем мякоть…
– Прекрасно, фиона. Попробуйте же скорее эту фигу, прошу вас! – В голосе Герцога прозвучало волнение и даже некоторая горячность.
Смущаясь под остановившимся взглядом Герцога, я взяла фруктовый ножик и начала осторожно счищать тонкую лилово-зеленую кожицу. Далее полагалось разрезать фигу на четыре четверти и отправить их в рот. Ожидая подвоха, я взглянула на Герцога. Он широко улыбался.
– Ну же, Ирма! Не терзайте фигу. – Подавив нервный смешок, я вдруг увидела себя очищенной фигой на тарелке у Герцога. – Я бы съел ее целиком. Так больше вкуса, не правда ли?
С такими словами Герцог вдруг перегнулся через стол, и я увидела эти светлые, но совершенно непроницаемые глаза совсем близко – в них плясали красноватые мазки факелов. У меня закружилась голова, я опустила выпачканный фруктовой мякотью нож и поняла, что сей миг эту фигу мне не съесть. Повисла смятенная пауза. И тут Герцог, внезапно откинувшись в кресле, возвысил голос:
– Фиона нола желает почивать! – Я скорее почувствовала, чем услышала, как к моему креслу подступили сзади. – Фиона Ирма, вы устали, и вам нужно отдохнуть. Анбе, проводите.
Я неуверенно поднялась. На формулы вежливости не осталось никаких сил. Кресло мягко отодвинули, мне предложили руку, и я неуклюже вцепилась в теплое крепкое запястье. Явь будто истлела, укуталась непрозрачным дымом. Стоило поблагодарить хозяина за прекрасный ужин и беседу (Рид милосердный!), извиниться за невозможность далее составлять компанию, но все тот же тихий голос за моей спиной сказал:
– Не трудитесь, фиона. Я сам себя поблагодарю, извинюсь и извиню. Сладчайших сновидений. Ах да… фигу, разумеется, вам доставят в покой незамедлительно.
Не помню, как провожатый вывел меня из гостиной. Я лишь ощущала всей спиной плотный неотрывный взгляд. В коридоре наваждение начало развеиваться, и я смогла наконец рассмотреть спутника. Тот самый – тощий юноша с заплетенными в косы мокрыми волосами, которые теперь почти высохли и разбегались по синей льняной рубахе.
– Как прошел ужин, фиона Ирма? – В глазах молодого человека поблескивало озорство, но он не насмешничал, и я, хоть и все еще настороже, дерзнула ответить:
– Благодарю вас, фион Анбе. Все было очень вкусно. Герцог – замечательный… хм… собеседник.
– Несколько эксцентричен, быть может? – Анбе явно упивался моей растерянностью.
Я промолчала. Все непонятно, сил нет нисколько, ума и уж тем более остроумия – и подавно.
Мы прошли уже узнаваемыми коридорами и лестницами. Вот и моя комната.
– Спокойной ночи, фиона нола. Завтра меня здесь не будет, а вот чуть позже почту за честь вновь вас видеть.
– Благодарю вас, фион Анбе. Спокойной ночи.
Лишь когда дверь затворилась и я, на ходу сбросив сандалии, упала прямо в платье на постель, в вожделенном уединении до меня наконец дошел смысл последних слов Анбе: в этом доме полагают, что я останусь погостить. Вот уж нет, покорно благодарю, подумала я, вспомнив о закончившемся, слава Риду, ужине.
Герцог был не совсем прав: во сне я утонула не мгновенно.
Глава 3
Никакая усталость не отменяла вечернего Обращения к Риду.
Я извлекла из дорожной сумки потрепанное «Житие и Поучения». Как всегда, открыла наугад. И почти не удивилась, прочитав на развороте слева: «Речение Второе. О благовоспитанности». Я знала его наизусть – брат Алфин, мой наставник, выписанный из Святого Братства отцом специально для меня, начинал с этой главы любые наши занятия. «Благовоспитанность – спасительный плот в море действительно произносимого, убежище от сердечной смуты и корень воздержанности и благородства настоящего». Я привычно повторила эту строку Речения, представила, как слова одно за другим падают золотыми монетами в сокровищницу моей души. В точности как учил согбенный брат Алфин.
– «Рид Милосердный, Всесильный и Всезнающий, благодарю Тебя за науку и поддержание ума моего в правильной наученности». – Я прошептала Обращение, но отчего-то никакого должного трепета, какой обычно сопровождает произнесение благословленных временем слов, не ощутила.
Второй обязательный ритуал перед сном – общение с дневником. Я завела свой первый альбом для записей, когда обучилась начертанию букв. Поначалу запечатлевала все подряд – произошедшее за день, разговоры, разные слова, и я могла писать то, что думаю, а это, понятное дело, неприлично ни в каких других обстоятельствах. Но однажды между нами случилось кое-что совершенно для меня необъяснимое, и я на свои писания посмотрела иначе.