«Я никак не расчухаю, почему журнал про все болячки навеличивают «Здоровьем». Мы прижили уже двух девок, когда я настрогал в это самое «Здоровье». Так, для разминки руки и ума… С грамотёшкой у меня лёгкий кризис. Накарябал одну-то фразоньку, а букв штук пять, чую, не хватило.
Сочиняю я экономно. Буквы сами из слов выпрыгивают. Чаще е убегает от меня. Бровью водил, локтем писал. Откуда что бралось!
У моей жаны при первом, извиняюсь, интиме не было кровей ни голубых ни протчих иных, а она вусмерть клилась-божилась – честнейшая двушка. Можт ли подобно случиться?
Знамо, дым без огня не живёт.
Конечно, ты не какая там эстафетная палочка. А всё ж, что ты девушка, я налегке сомневался. И всё одно я пощадил тебя. Не выдал фамилию, не сунул адрес.
Да они там, похоже, спелись с тобою. Только как? Я ж им, кискадёрам, повторяю, не давал ни адреса, ни фамилии. Иначе разве б ответили в журнале так (без конкретного адресата, но – мне!), так по-научному ясно, что я со зла всё буковку в буковку упомнил.
«Дефлорация (лишение девственности) обычно сопровождается небольшим кровотечением. Но его может не быть, если плева отличается хорошей эластичностью. В таких случаях она не разрывается, а растягивается, потому-то крови и не будет. Разрыв девственной плевы не произойдёт и при небольших размерах полового органа мужчины, неполной его эрекции».
Убили!
У тебя всё на отличку! Всё классман! А у меня и размеры уже скромней клопиных, и полноты уже невдочёт…
В кино уцелел хоть один мой сапог.
А охотку к литературе на первом же шагу подсекли и вовсе смяли. Я перестал писать. «Не расцвел и отцвёл…»
Может, моя шевелилочка, и посейчас, после пяти замужних лет, при двух в конкретной ясной наличности девках, ты всё ещё нерасколупанная амазоночка?..»
Колёка дурашливо раскинул на полземли свои грабельки, крутнулся назад, к дому, и ядовито пропел:
3
Большак лениво переливался, перепрыгивал через железную дорогу.
Но Колёка зацепился за зебристый шлагбаум, остановился и не пошёл дальше.
Умаянно присел.
Дорога и жара распластали его по бугру.
Он тотчас уснул, упал и пропал, едва воткнул голову в чахлую тенёшку от жиденького одинокого кустарика.
И видит Колёка сон.
Обиженный на весь мир из-за Татки, побежкой спускается он с бугра боком и добросовестно, бескомпромиссно возлагает свою бедну головушку на рельсы. Под скорый.
Вот-вот просквозит на юг.
Ну, лежит Колёка на остром горячем каменешнике. Терпеливо ждёт, бдительно ждёт.
А скорый, как велось, запаздывал.
Лежал, лежал Колёка в ожидации. Сморился и уснул. Во сне уснул.
И в этом, уже втором, сне видит, как налетает на него скорый.
Дрогнул Колёка. Схватился на ноги да бечь.
Но что-то раздумал.
Стал меж белыми нитками рельсов быком. Кулачишки наизготовку. А ну-к тронь!
Тукнулся электровоз в Колёкин лобешник – с копытов вон. Погремел в яр, одни колеса бело замелькали.
Да катился только сам Колёка. Во сне.
Проснулся уже в канаве.
У самых ног крутобокого бугра.
Пролупил глядела – ан мчит скорый прямушкой на Колёку!
Божьим матом вымахнул Колёка назад, на серёдку бугра. Отпыхивается и замечает: упрело сбрасывает скорый обороты, примораживает ход.
А там и вовсе присох персонально у Колёки.
– Чего стали? – залежалым голосом ликующе спросил он молоденькую веселуху, выдернулась в распахнутую её вагонную дверь.
– Тебя, сизарёк, забыли взять!
– Так эт дельце исправимо! – Колёка суетливо подбежал к проводнице. – Вот везетёха!
– Чего, беглуша, разлетелся, как голодный кот на мышь?.. Ишь, бах – и в ямку! Билетишко у тя есть?
– Ти! Оно и у тебя нету. Однако ты катаешься!
– Я при исполнении! – поощряюще улыбнулась жеманница.
– Вдвоёмко же лучше исполним! – с лёту бахнул он.
– Я как-то вся в плотном сомнении…
– А ты не сомневайся. Как я!
На уровне его лица были её ножки, сытенькие, ласковые, озорные, и Колёка приварился к ним тупым, ошарашенным взглядом. Трудно заворочалась в нём где-то слышанная генерал мысля: «Какое сходство между телевышкой и женской ножкой? Чем выше, тем больше дух захватывает»…
Заговаривая с молодкой с какой, он редко когда подымал глаза выше её талии. Вроде стеснялся, кажется. Интересы его тут высоко не залетали.
«Муравьихина талийка… Роско-ошная барынька-картинка… Ти… Как же взнуздать эту капризулю блошку? Невдахе и в яйке кость попадается… И чего выёгиваться, в Дарданеллы твою мать? – опало думает он, вмельк глянув вперёд вдоль поезда. Дали зелёный. – Как же укоськать эту мормышку?»