— О, вот она тайна вечного сапожного сияния! — захохотал Железняков, выскочив из‑за поворота и чуть не наткнувшись на Куркина, который двумя щетками начищал сапог, поставив ногу на корягу. — Пока полк спит, черные зеркала шлифуются.
Улыбнулся и Куркин. Еще с училища привык он вставать за полчаса до общего подъема. С училища и щетки заимел. Так и возит их с собою, как отличник курсант. Всю мирную жизнь. И всю войну тоже. Даже в госпиталях не отдал. Ни пистолет, ни щетки. Так они и путешествуют с ним по всем фронтам.
— Вот ты как ухитряешься не заснуть, — удивился Куркин. — Ты ж всю ночь на двести сорок восемь шесть. Мне уже трое моих докладывали. И четверо пехотинцев о твоих строительных подвигах рассказывали.
— Потому и спать не мозгу, часовых должен подменить, а то быть беде. Дал бы мне шестерых часов на пять.
Куркина уговаривать не пришлось: сразу понял, что только артиллеристам можно доверить орудия, хоть, и другой системы. Не пехота, в несколько минут разберутся где поворотный механизм, где подъемный. И из пушки выстрелят, коль придется — свои люди на огневой.
Обрадованный Железняков отпустил Нестерова спать. Мог это сделать, потому что шел теперь в сопровождении шестерых бойцов куркинской батареи
Без охраны командирам ходить запрещалось. Вот они и стали и сменой, и охраной. А обратно Железняков пойдет в сопровождении своих батарейцев, которых снимет с постов. Тоже значит без охраны не останется. И Нестеров, который сначала никак не хотел оставлять командира, согласился, что комбат будет в целости и сохранности. Правда, перед уходом все ж для крепости показал пудовый кулак команде куркинской, дав понять с чем будут дело иметь, если что случится.
Менять ли Заставского? — с минуту стоял в нерешительности Железняков. Нестеров бы противился, считал бы, что пусть еще помается на посту, заглаживая вину. К тому же из‑за этого разгильдяя придется возвращаться к Красной Гремячке, а это лишние километры без отдыха. Костьми бы ложился Нестеров, протестуя.
Но Заставскому в ночь опять на пост. Должен, как все отдохнуть и за прошлую ночь, и в счет будущей. Тем более сил у него маловато. Очень не хотелось Железнякову возвращаться. И самому трудно, и противен Заставский. Но, чем противнее тебе человек, тем справедливее должен ты быть к нему. Не дал себе поблажки комбат, двинулся первым менять с поста Заставского.
Вернулся уже перед обедом. И, надо же, первым кого увидел в Красной Гремячке был Заставский.
Сначала Железняков даже подумал, что ошибся. Вымытый, чистый, в непривычно черных, отмытых от глины сапогах, бритый, ну совсем не Заставский, колол дрова — ненавистную делал работу. Увидев командира, встал по стойке »смирно».
— Вольно, Заставский, вольно! — махнул ему Железняков. — Продолжайте.
И пошел, дивясь увиденному. А может быть и нечему было удивляться.
* * *Ночью снова тяжкая поступь бойцов, по десять на бревно, вверх по опостылевшей двести сорок восемь шесть. И те же десять, с тем же бревном на горбу, полуприсев, корячатся под низкими трассами немецких пулеметов. Еще хуже копалям — на одном и том же месте сучить лопатами. А трассы ниже, ниже, хлестче. И опять истошные крики: — Санитара! Санитара!
А санитар и не нужен. Глянул и ушел, махнув рукою.
И так всю ночь.
Раненые и убитые из пехоты. Но вся кровь падает на противотанковую батарею, на богом что ли проклятый дзот. Чернее ночи ушел Железняков под утро с окаянной стройки. Тревога гнала его прямо к Красной Гремячке. Нестеров едва поспевал за комбатом. Не стали даже другие орудия проверять.
Знакомые кусты возникли перед ними совсем неожиданно: так быстро примчались они сюда, срезая углы, не обходя простреливаемых участков, не пригибаясь, не залегая под частыми пулями.
— Ну, где он, сволочь? — чуть ли не застонал Железняков, когда их не окликнули с огневой позиции.
Нельзя сказать, что это было теперь для него неожиданностью. Поэтому и торопился именно сюда. Ждал, что может не оказаться на месте часового. Но дождавшись, не хотел поверить совершившемуся.
— Расстреляю поганца! — вытащил Железняков из кобуры пистолет. — Как только найду, так тут же и расстреляю.
Под вчерашней копной Заставского не было. Но и далеко он не ушел. Ухитрился завалиться спать в недалекой воронке от бомбы, настелив в нее сена.