7. ВАС ЗОВУТ ЧЕТВЕРТЬ ТРЕТЬЕГО
(рассказывает, И. М. Никифоров)
Вначале у профессора дело не ладилось. То ли я не поддавался, то ли он где-то там ошибся, но у него ничего не выходило.
Мне работа нравилась. Сиди себе в кресле, посапывай, а профессор со своими лаборантами носятся, как угорелые. Восемь отсидел, свет - чик-чик выключил и домой. Дома, правда, тоже приходилось работать, но я не протестовал. Дело не трудное, работа не пыльная, денег платят кучу. Это вам не мешки в порту таскать. Если говорить откровенно, я и не хотел, чтобы быстрее выходило. Все закончится, и меня снова выставят на улицу. А тут солдат спит, служба идет, доллары капают. Подольше бы капали...
Но однажды профессор пришел домой чернее тучи. Он заперся в кабинете и не пускал к себе никого, даже фрау Гросс. В этот день, вернее, в этот вечер, мы не работали. Я сидел с фрау Гросс в гостиной и болтал о разной всячине. Она говорила, что скоро будет рождество, я мечтал об автомашине, и все такое.
Поздно вечером, почти в полночь, профессор вышел из кабинета и заявил, что завтра мне в институт ехать не нужно. Тему его закрыли, денег больше не дали. Поэтому он может предложить мне зарплату вчетверо меньшую, чем раньше, и работу только по вечерам.
Если же я не согласен, то он, профессор, освобождает меня от всех обязательств и отпускает на все четыре стороны.
Даже вчетверо меньшую зарплату мне было бы нелегко разыскать.
Правда, мечты об "опеле" придется оставить. Не хватит даже на дешевый "фольксваген", но все-таки это лучше, чем ничего.
Я спросил у профессора, кто же распорядился прикрыть нашу работу, чьи это там штучки.
Профессор помотал головой и ничего не ответил.
Случайно я услышал, как он кого-то ругал сквозь зубы самыми страшными немецкими ругательствами. А потом уловил, что нелестные выражения относятся к федеральному министру. И, конечно, поинтересовался, при чем тут министр. Он закричал на меня и ушел.
Я никогда не видел его таким. Вообще-то, я не очень позволяю на себя орать. Из-за этого и не работал долго на одном месте. Но профессор казался чересчур расстроенным, и поэтому я молча снес его крик. Утром перед отъездом в институт он зашел ко мне в комнату и еще раз спросил, буду работать у него или нет. Я кивнул, соглашаясь. Профессор сразу подобрел, немного разговорился и как-то к слову ругнул этих скотов из военного министерства. Я опять поинтересовался, при чем тут военные, и он мне все рассказал. Действительно, как тут не взбелениться! После рассказа профессора мне захотелось утереть нос всем министрам и солдафонам, назло им сделать этот проклятый "рефлекс". Мы договорились, что вечером начнем, вернее, продолжим работу дома.
Профессор куда-то уехал, а я отправился бродить по городу.
Люди готовились к рождеству, покупали жирных гусей, носились за подарками своим фрау и киндерам. На площадях и в витринах стояли елки. Я тоже купил елочку и решил отнести ее фрау Гросс - пусть украсит, все-таки праздник. Притащил елку домой. Фрау Гросс захлопала руками, принесла откуда-то облезлые елочные шары, стала украшать елку. А я ушел к себе, лег на кровать и думал о том, о сем, но все мои мысли в конце концов сходились на одном: почему в нашу работу лезут военные? Вот жуки. Подавай им "рефлекс" для военных целей, а нет, так и катись подальше... Почему-то вспомнилась всша: эшелоны, эшелоны, сожженные деревни, убитые и все такое. А у фрау Гросс мужа убили под Таганрогом. Она и по сей день ходит в церковь, и там поминают всех их, павших за "Великую Германию"...
К вечеру пришел профессор, принес нам рождественские подарки: какую-то чашку фрау Гросс, а мне, зная мою страсть к зажигалкам, новый экземпляр. Стало стыдно, что я ничего не купил профессору. Меня выручила фрау Гросс.
-А господин Никифоров принес чудную елочку...- И пошла всякая сентиментальность. Профессор долго жал руку мне. Фрау Гросс жала руку профессору и все такое.
Потом ели гуся, потом пили кофе со всякими пирожными, долго трепались, так просто, ни о чем.
А потом я вдруг предложил пойти поработать в лаборатории. Профессор удивленно посмотрел на меня.
Потрескивая, горели на елке свечки, светилась подвешенная под потолком картонная оранжевая звезда. Радио передавало рождественские псалмы.
- Может быть, сегодня не будем? Праздник...сказал было профессор, но потом решительно махнул рукой.- Пойдемте!
Мы прошли в темную холодную лабораторию.
Она сразу приняла жилой вид - засветились огоньки, сигнальные лампочки приборов. Я уселся в свое кресло. Профессор засуетился.
Прошел час или два. Он все время внимательно просматривал ленты, делал пометки, сравнивал записи кривых, потом собрал все ленты, скрутил в рулон и сказал, очень довольный.
- Сегодня вы были в ударе. За два часа столько же материалов, сколько за предыдущую неделю. Пожалуй, подготовка закончена. Теперь можно переходить к "рефлексу". Начнем? Как вы думаете, Иван?
- Давайте начнем.
Профессор поставил излучатель, кварцевые часы, настроил и проверил всю аппаратуру. Наконец, все было готово. У Шиндхельма дрожали руки, а я ничуть не дрейфил, даже не волновался.
Засветился , а затем замелькал зайчик излучателя.
Прыгали зеленые цифры на часах. Я почувствовал неприятные толчки в голове, словно по черепу, по самой макушке, стучали маленьким молоточком. Стук усиливался, в глазах поплыли круги, замелькали зеленые звездочки. Затем все пропало.
В лаборатории стояла тишина. Я отчетливо видел, как мелькали вспышки лампочек. Профессор ходил от прибора к прибору, поворачивал выключатели. Потом уронил на пол какую-то штуковину. А я ничего не слышал. Ну, точно ватой уши заложило. И даже еще хуже!
Вдруг меня забрал страх. Ведь ничего не слышу! Оглох! И все такое...
- Я оглох! Оглох! Я не слышу! - заорал я.
И неожиданно услышал голос профессора:
- Ну, что вы кричите? Все идет нормально. Зачем же кричать? Разбудите фрау Гросс...
Значит, просто показалось. Я успокоился, а потом сказал.