Но мы ничего не сказали друг другу. Мы ждали и смотрели на приближающуюся фигурку.
Человек шел медленно. Он останавливался, смотрел на нас, делал несколько робких шагов и снова останавливался. Теперь уже было понятно, что это женщина — мальчишки смелее. И я чувствовал, что нам нужно сидеть и ждать. Если мы поднимемся навстречу — женщина испугается.
И мы ждали — молча и терпеливо.
Наконец, она подошла — стройная, тоненькая, обтянутая поблескивающим в свете костра спортивным костюмом. Она была молода — совсем девчонка. Черноброва и черноволоса. Но, главное, она была красива. Черт возьми, я никогда в жизни еще не видел такой красивой девушки! Было в ее лице что-то величаво-спокойное, античное.
Но, в общем, это была обыкновенная земная девчонка.
— Ave amici!..[1] — негромко, робко сказала она.
Я усмехнулся и подумал: «Какая-нибудь заблудшая медичка. Щеголяет латынью… Ну, что ж, как вам угодно, синьорита…»
Я поднял руку так, как поднимали ее для приветствия древние римляне, и вполне серьезно произнес:
— Ave, Caesar, morituri te salutent![2]
Я, конечно, хотел бы заменить «Цезаря» «девушкой». Но я забыл, как по-латински «девушка».
Намертво забыл.
Она улыбнулась, облегченно вздохнула и сказала еще какую-то длинную латинскую фразу, из которой я понял лишь одно слово — то же самое слов «amici» — друзья.
«Здорово шпарит!» — подумал я и ответил еще одним латинским изречением, которое услужливо вынырнуло из глубин моей памяти:
— Amicus Plato, sed magis amico veritas.[3]
Витька удивленно посмотрел на меня. Он ведь не изучал латынь и, видимо, даже не понимал, на каком языке мы изъясняемся.
Девушка перестала улыбаться и произнесла:
— Narro, narro…[4]
Я ничего не понял, и мне, в общем, надоела эта комедия. Я показал ей на место возле костра и «выдал» на чистейшем русском:
— Садитесь, грейтесь. Вы из какого института? Медичка?
Девушка удивленно поглядела на меня, опустилась на траву и негромко сказала:
— Non intellego.[5]
Эти слова я еще помнил. Потому что сам часто говорил их на семинарах и нагло усмехался при этом, глядя в слегка выпученные серые глаза латиниста. Поэтому я сейчас улыбнулся девушке и покачал головой.
Хватит ломать комедию, синьорита. Мы ведь не знаем латыни.
Она смотрела на меня по-прежнему удивленно и уже немного испуганно и снова тихо сказала:
— Non intellego.
— Наверно, туристка, — сказал я Витьке и сыпанул всеми известными мне вопросами:
— Парле ву франсе? Шпрехен зи дойч? Ду ю спик инглиш?
Сам-то я не знал ни одного языка. В школе я изучал немецкий, в институте — английский и помнил сейчас лишь какие-то отдельные слова и фразы из того и другого. Наверно, я знал их не намного больше, чем латынь. Но Витька знал английский обстоятельно. На него-то я и рассчитывал.
— Non intellego, — снова сказала девушка и добавила несколько других слов, из которых я уловил лишь «lingua latina» — «латинский язык».
«Да что она — сумасшедшая? — подумал я. — Разговаривать сейчас на латыни!.. Да кто это может?..»
Я был уверен, что даже наш толстый и лысый латинист не смог бы разговаривать на латыни.
Одно дело преподавать — другое разговаривать.
«Кто же все-таки эта девчонка? — снова подумал я. — Неужели на самом деле иностранка? Жалко — такая красивая… Не успеешь как следует познакомиться — помашет ручкой, и будь здоров, Вася…» Очень не хотелось верить в то, что она иностранка. Поэтому я еще раз настойчиво спросил ее:
— А может, все-таки поговорим по-русски?
И она снова ответила:
— Non intellego.
— Не понимает она русского, — огорченно сказал я Витьке. Латынь понимает, а русский — нет.
— А может, она кубинка? — сказал Витька и повернулся к ней. — Куба, синьорита, Фидель, си?
Но девушка снова ответила — на этот раз грустно и подавленно:
— Non intellego.
«Как это не понимать таких слов? — подумал я. — «Куба» и «Фидель» на всех языках звучат одинаково… Кто же она?»
Вдруг девушка заговорила сама. Она сказала какую-то короткую фразу, в которой я уже абсолютно ничего не понял. Даже латинских корней не уловил Зато мне послышались в этой фразе древнегреческие окончания «гос», «лос»… Я не учил древнегреческого, но словарями-то иностранных слов пользовался… Однако это была уже какая-то явная чепуха — латынь, древнегреческий у современной девчонки…
— Что она сказала? — спросил Витька.
— Не понял, — ответил я. — Это, кажется, даже не латынь. Это похоже на древнегреческий.
И, повернувшись к девушке, я ответил ей ее же словами:
— Non intellego.
И увидел, что после моих слов глаза ее стали еще более грустными.
— Рома? Италиа? — вдруг спросил ее Витька.
— Itа, ita, Roma![6] — девушка обрадованно улыбнулась Витьке, и я заметил, что у нее красивые и ровные белые зубы.
Конечно, Витька — гений. Наверняка, она итальянка. Как я сразу не сообразил? Какая-нибудь ревностная католичка, которая знает латынь как свои пять пальцев. Они ж там молятся на латыни…
Девушка ожидающе смотрела на Витьку. Она ждала, что он скажет что-нибудь еще. Но Витька не знал ни итальянского, ни латыни. Он ничего не мог сказать ей. Говорить должен был я. А у меня вертелась на языке лишь одна фраза — на этот раз уже чисто профессиональная, юридическая.
И я сказал эту фразу:
— Audiatur et altera pars![7]
И девушка немедленно повернулась ко мне и с ожидающей улыбкой приоткрыла губы.
— Audio, — сказала она.
Я понял. Мы когда-то спрягали этот глагол. Она сказала: «Я слушаю». А что я мог сказать ей?
И вдруг — о, счастье! — я вспомнил, что мне приходилось когда-то зубрить «Памятник» Горация.
Наш толстый латинист не принимал зачета у тех, кто не знал «Памятник». Хочешь не хочешь, а зубри…
— Экзегй монумёнтум, эрэ перённиус, — затянул я, — регалйкве ситу, пирамид альтиус, квод нон ймбер эдакс, нон аквйль импотёнс пбссит дйруер аут иннумерабилис аннорум сериёс эт фуга тёмпорум…
Я читал Памятник уверенно, бойко, без запинки, хотя не смог бы так же бойко и без запинки перевести его. Значение многих слов забылось.
Помнилось лишь их звучание.
Девушка слушала меня и улыбалась. Потом тихо сказала:
— Horatius Flaccus.[8] Я решил, что момент подходящий. Я показал рукой на Витьку и назвал его имя:
— Виктор.
Затем я прикоснулся рукой к своей груди и назвал себя:
— Михаил.
Затем я протянул руку к девушке и произнес латинское слово, которое еще помнил;
— Nomen?[9] Она поняла. Она улыбнулась и негромко повторила:
— Виктор… Михаил…
Потом показала рукой на себя и сказала:
— Корнелиа…
— Корнелия, — повторил я и улыбнулся ей.
И Витька тоже улыбнулся и повторил:
— Корнелия…
Итак, знакомство состоялось. Теперь дело было за небольшим — узнать, как она здесь оказалась и что собирается делать дальше.
Я взял лежащую возле Корнелии на траве пачку сигарет, вытащил одну, закурил и стал мучительно перебирать в уме немногие из запомнившихся мне латинских слов, пытаясь найти среди них подходящие. Но подходящих почему-то не находилось.
Корнелия с любопытством следила за моими движениями. У нее был такой взгляд, будто она впервые видела, как закуривают сигарету.
«Странная девчонка!» — подумал я и решил, что проще всего было бы спросить у нее, где ее друзья, то есть те, с кем она приехала. Слово «друзья» я знаю. «Где», — кажется, ubi… Есть такое не нашей психологии изречение: «Ubi bene — eadem patria» — где хорошо, там и родина.
Значит, осталось слово «твои» или «ваши». Ага: «мой» — meus, «твой» — tuus. Зубрили когда-то и это. Итак…