— Почему же он отправил тебя беззащитной? — спросил я. — Ведь на Земле много злых людей. Он не мог не понимать этого. Да, кроме злых людей, есть ведь еще и звери…
— Я не беззащитна, — ответила Корнелия и снисходительно, как младшему, улыбнулась мне. Я сильнее любого из вас. У меня есть хорошее оружие.
— Какое?
— Усыпляющие лучи. Они мгновенно усыпляют кого угодно на столько времени, сколько продолжаются день и ночь на планете Гао. Это раза в полтора больше, чем у нас на Земле.
— Я никогда не видел их у тебя…
— В этом не было необходимости. Первые два дня я носила их в кармане. Но потом увидела, что в вашей стране люди ходят без оружия. Даже без ножей. И это очень понравилось мне. Я поняла — значит, люди чувствуют себя в безопасности. И я стала ходить такой же безоружной, как и все вы. В каждой стране нужно жить по ее законам. А тем более, когда законы нравятся… Гао научил меня ценить мир и спокойствие. Девочкой я любила войну…
Мы идем по засыпающему, вечернему городу.
У нас под ногами блестит асфальт, и на него падают мокрые коричневые листья. Я думаю о далеком Гао, который кружит где-то около Солнца и терпеливо ждет решения Корнелии.
Вдруг еще один вопрос приходит мне в голову.
— А почему он отпустил тебя без пищи? — спрашиваю я. — Хотя бы на первое время… На что Гао рассчитывал?
— У меня была с собой еда, — отвечает Корнелия. — У меня были в кармане крошечные кубики, которые заменяют тяжелые земные обеды, Но я выкинула их на другой же день. Я поняла, что в вашей стране люди не позволят мне голодать. И потом я очень соскучилась по земной пище. Она вкуснее, чем пища открывателей звезд. Земная пища доставляет удовольствие. Когда открыватели звезд спускались в своих шарах на Землю, они поражались тому, как много времени люди тратят на еду, на всякие пиры. Они говорили, что это будет замедлять развитие человечества Земли… Однако я все-таки не любила их кубики… — Корнелия грустно улыбается. — Пусть я буду развиваться медленно, но я хочу есть с удовольствием…
— Зря ты выкинула эти кубики, — вслух подумал я.
— Почему?
— Нам было бы полезно исследовать их.
— Прости… Я не подумала об этом… Мне казалось, нынешние люди Земли знают столько, что какие-то невкусные кубики им не интересны.
Мы медленно идем по мокрому асфальту. Я знаю, что Корнелия думает сейчас о Гао. И я тоже думаю о нем. Мне очень жаль, что он не доверился нашей 3емле. По крайней мере, в нашей стране для него и его товарищей нашлось бы и место и дело.
— Слушай, Корнелия! — говорю я. — А если ты позовешь Гао сюда? Мы встретим его как брата! Ему будет хорошо в нашей стране. И он и его товарищи будут жить свободно и счастливо. Позови их сюда. Корнелия!
Она усмехается. Она коротко и жестко говорит:
— Нет. Это невозможно.
— Но почему? — горячо возражаю я. — Ведь Гао можно убедить!
— Гао не верит словам.
— Даже твоим?
Она смотрит на меня обиженно. Она негромко говорит:
— Не надо так… У вас часто говорят такие вещи, и мне это не нравится… Открыватели звезд не пользуются такими приемами. Гао знает, что я неопытна. Я могу решать только свою судьбу, но не судьбу товарищей Гао… Он говорил мне, что каждый правитель называет свое государство самым свободным и счастливым. И многие вслед за правителем повторяют это… Так было на планете Гао. И так было в Риме. Я помню… И поэтому Гао не верит ничьим словам. Он прилетит сюда только тогда, когда у него не будет иного выхода. А это определится не скоро. На Земле пройдут века, пока это определится. Гао не изменит своего решения.
…На мокрый асфальт падают последние тяжелые коричневые листья. Корнелия старательно обходит их. Мы медленно идем по улице к своему дому и думаем… Мы думаем о Гао…
Проходит еще полгода. Эти полгода многое меняют в моей жизни. И не только в моей, но и в жизни Корнелии.
Есть, наверно, какие-то биологические законы, определяющие, кому и кого нужно было бы любить. Я юрист. Я знаю много законов.
Но этих законов я не знаю. Однако я подчиняюсь им так же, как все.
Я любил девушек и до Корнелии.
Мне бывало очень тяжело, когда я ссорился и расставался с ними. Но я всегда чувствовал, что будет кто-то еще, что впереди много счастья.
С Корнелией я не ссорился и не расставался.
Но с самого начала я почему-то чувствовал, что после нее не будет никого, что после нее счастья не будет. Поэтому я даже думать не хотел о том, что будет, если Корнелия меня не полюбит.
Может, именно это все и решило?.. Я ведь уже не представлял себе жизнь без Корнелии, и Корнелия не могла этого не понимать.
Я знал, что она все время сравнивает. Я знал, что мне трудно выдержать сравнение с Гао, мудрым и смелым человеком. Но я знал также, что ей приходится сравнивать не только нас. Ей приходилось сравнивать жизнь — ту жизнь, которая ожидала ее с Гао, и ту, которая ожидала ее со мной. Я очень надеялся на то, что само устройство нашей жизни поможет ей сделать этот выбор, проголосует за меня.
Я все больше рассказывал ей о нашей стране, о том, чем она отличается от других стран, о тех великих, справедливых принципах, которые заложены в основе всей нашей жизни. Чем лучше Корнелия знала русский, чем глубже вгрызался я в латынь, тем все более обстоятельными становились мои рассказы. Я объяснил ей, что я юрист, что я знаю законы. Гао еще только предстоит создавать справедливые законы. А у нас они созданы — бери, пользуйся.
Корнелия усмехнулась.
— Создавать справедливые законы интереснее, чем пользоваться готовыми. — Она сказала это спокойно, раздумчиво. — Именно поэтому ваши единомышленники в других странах не сбегаются к вам, живут и борются там, где родились.
Я понял ее. Я понял, что мне не нужно больше говорить о Гао.
Я понял, что мне не нужно больше помогать ей в сравнениях. Мне нужно только ждать. Она сравнит сама.
Вскоре после того вечера, когда мы слушали у Виктора пластинки Робертино Лоретти, я принес домой новенький проигрыватель и кучу пластинок. Особенно много я купил итальянских песен.
Все пластинки с итальянскими песнями, какие только были в магазине, я притащил домой.
Наверно, это был лучший подарок, какой Корнелия получила за всю жизнь. Несколько дней она буквально не отходила от проигрывателя.
С утра до вечера крутила пластинки, сожгла три предохранителя и страшно испугалась, когда сгорел первый.
— Разве на корабле у открывателей звезд не было музыки? — спросил я.
— Какая-то музыка у них была, — ответила Корнелия. — Но я никогда не видела, откуда она исходит. Я не могла ею управлять. И она мне не очень нравилась. Она была тягучая и некрасивая. Но Гао и его спутники слушали ее с удовольствием. Может, у нас просто по-разному устроен музыкальный слух? — Она кивнула на проигрыватель. — Эта музыка как праздник.
…Скоро меня уже хорошо знали в магазине пластинок. Я покупал их, наверно, больше, чем кто-либо. Я знал, что каждая новая пластинка — радость для Корнелии. А мне так хотелось, чтобы у нее было больше радости!
Как-то к концу дня Витька снова позвонил мне в адвокатскую коллегию.
— Ты сегодня вечером будешь дома? — спросил он.
— Да.
— И Корнелия, разумеется, тоже?
— Видимо. Она пока не уходит по вечерам одна.
— Я хочу прийти к вам вечером с одной молодой дамой…
— Я буду чертовски рад, старик! Давно пора!..
— Увы, Мишка, это не совсем то, что ты думаешь. Эта дама оттуда…
— Откуда?
— Ну, помнишь наше письмо?
— А-а… — У меня на душе заскребли кошки. — А я уж думал, ему не поверили…
— Да в общем-то не очень и поверили… Но выход нашли деликатный, ничего не скажешь… Этой даме поручено приглядеться к Корнелии и решить — можно ли использовать ее… ну, для начала хотя бы в качестве лаборантки. А там видно будет… В общем, они хотят посмотреть ее не в разговорах, а в деле. По-моему, разумно.