Ребята разговорились. Каждому хотелось рассказать что-то о себе. Коля Одинцов летом был на Урале. Он привез оттуда разные камни.
— Ты принеси в следующий раз, мы их тут рассмотрим, — сказал учитель.
Саша Булгаков собирал марки, многие ребята — коллекции насекомых.
Васек вспомнил, что летом он занимался выжиганием по дереву, и спросил:
— Можно принести?
— Принеси.
На следующем уроке Сергей Николаевич вызывал к доске. Спрашивая, он терпеливо ждал ответа, а одному мальчику заметил:
— Ты сначала подумай, о чем хочешь сказать, а потом говори. Надо, чтобы мысль была совершенно ясная, тогда ее легко выразить словами.
Уходя, учитель обратил внимание, что в одном месте парты слишком выдвинуты вперед, и без всякого усилия один передвинул весь ряд.
Ребята ахнули.
После уроков не хотелось расходиться по домам. Ребята шумно обсуждали каждую шутку учителя, каждый жест, улыбку, слово.
— Нет, какой силач! Силач-то какой! — с восторгом кричал Леня Белкин.
— Из всех учителей наш самый лучший! — говорили девочки.
— Он, наверно, военным был. Крепкий такой, ловкий! — предположил Одинцов.
— У него, пожалуй, не побалуешься на уроке, — опасливо сказал Русаков.
Ребята засмеялись.
— Посмотрим, — равнодушно сказал Мазин. — А что он сделает?
— Вышвырнет из класса, вот что! Видал, как парты одним махом передвинул? — смеялись ребята.
— А мне так интересно было — я все боялась, что звонок скоро, — улыбнулась Степанова.
— А Синицына-то, Синицына! — фыркнул Одинцов. — Как воды в рот набрала! А потом у доски каким-то тоненьким, не своим голосом пищала.
— Врешь! Врешь! Ничего подобного! Я ничуть не испугалась. И учитель мне ваш не понравился. Ни капельки не понравился! — прищурившись, протянула Синицына.
— Да не мо-жет быть! — растягивая слова и так же прищурившись, передразнил ее Одинцов.
— Дразнись не дразнись, а не понравился! — обернулась к нему Синицына.
— А почему не понравился? Говори почему? — подступили к ней ребята.
— Она и сама не знает, — улыбнулась Валя Степанова.
— Нет, знаю! — упрямо сказала Синицына. — Во-первых, у него к детям никакого подхода нет. А просто он с нами обращается как со взрослыми.
— Фью! — свистнул Одинцов. — Что же он, в детский сад пришел? В ладоши хлопать должен?
В класс заглянул директор.
— Леонид Тимофеевич, а у нас новый учитель! — крикнула Лида.
— Да что ты говоришь? — развел руками директор. — Как же это так? А я ничего не знаю!
Ребята дружно расхохотались.
— Я знаю, что вы знаете… — смутилась Лида, прячась за спины подруг.
Директор посмотрел на часы:
— Учитель новый, а расписание старое. Или вы решили на вторую смену остаться?
Ребята с шумом выбежали из класса.
Васек ходил за теткой, с жаром рассказывая ей про нового учителя.
— Он знаешь, тетя Дуня, сильный какой! Он взял и прямо с одного маху все парты передвинул. Силач!
— Боксер, наверно, — предположила тетка.
— Нет. Почему боксер? — растерялся Васек. — Боксер — это, знаешь, в таких перчатках борется. А он нет. Он же учитель.
— А… учитель? — складывая в корзинку вымытые ножи и вилки, рассеянно переспросила тетка. — Ну-ну… А где же это у меня ножик один? Обронила, что ли?
Она полезла под стол.
Васек присел на корточки и, приподняв скатерть, с жаром продолжал:
— У нас все ребята любят его! И не то чтобы он очень добрый, он даже улыбается редко…
— Нашла, — вылезая из-под стола, сказала тетка и вдруг озабоченно спросила: — С чего же это он все улыбается да улыбается?
— Кто?
— Да учитель ваш. Эдак и с ученья твоего мало толку будет.
— Да ну тебя! — рассердился Васек. — Я совсем наоборот говорил.
— Это что же такое «наоборот»? — сдвинув на нос очки, строго допытывалась тетка.
Васек посмотрел на нее и прыснул со смеху:
— Ой, не могу!
— Ишь, смеяться-то ты горазд, — добродушно сказала тетка. — А вот посмотрю я, как в учебе поспеваешь. Очень уж вас балуют теперь. А про учителя ты лучше отцу расскажи: он человек самостоятельный, пускай сам разбирается, кто плох, кто хорош.
Васек с хохотом выкатился в кухню:
— Таня! Я тете Дуне про учителя рассказываю, а она… она… сначала… боксером его…
Васек беззвучно затрясся от смеха. Таня взглянула на его лицо и тоже залилась смехом. Тетка вышла в кухню и, поглядев на Таню, ехидно сказала:
— Не знаю, кто из вас старше да умнее!
Но слова эти только подбавили жару в огонь. Васек и Таня смеялись уже без всякой причины, неудержимо и весело.
Павел Васильевич пришел поздно. Он был взволнован предстоящей длительной поездкой.
— Недельки на три укачу, — говорил он, глядя на Васька теплыми, озабоченными глазами. — Ты тут не скучай, Рыжик…
В этот вечер они долго разговаривали. Васек торопливо рассказывал отцу все свои новости.
Учитель по рассказам сына понравился Павлу Васильевичу.
— Вот и гляди, чтобы не ударить перед ним лицом в грязь, — поучал он.
Тетка долго не гасила свет, но вмешиваться в разговор не решалась.
Утром в доме была суматоха. Тетка собирала отца в дорогу: пекла ему пирожки, складывала в чемодан белье и метила его, чтобы оно, чего доброго, не перемешалось с чьим-нибудь чужим.
Васек ходил за отцом по пятам и ежеминутно спрашивал:
— Ты целые три недели будешь?
— Три недели.
Васек вздохнул:
— Ну ладно. Сегодня все ребята принесут в школу свои работы или коллекции. Я тоже хотел выжженную коробочку взять и мамину рамку.
Отец и сын начали разглядывать выжженные Васьком вещицы. Васек осторожно держал в руках рамку. Из рамки смотрела на него мать со своей всегдашней спокойной, милой улыбкой.
— В бумажку заверни. Не потеряй там, — сказал отец.
— Ну, что ты!
Они поглядели друг на друга. Сердце у Васька сжалось.
— Приезжай скорей, что ли, — пряча рамку, сказал он.
— Паша, Паша, — закричала тетка, появляясь на пороге, — собирайся! Что ты с ним, как маленький, связался! С коробочками да рамочками…
— Ну-ну, — сдвинул брови отец, — не командуй. Это наши дела.
Он крепко обнял Васька. Васек благодарно и горячо сдавил руками его шею.
Тетка покачала головой и скрылась в кухне.
На кустах, обросших мохнатым инеем, наросли высокие шапки снега.
Сергей Николаевич шел из школы. Он не торопился. В глазах у него пестрел класс. Несколько фамилий и лиц уже запомнились, другие еще терялись в общей массе.
«Живые, хорошие ребята! И директор приятный…»
Сергей Николаевич вспомнил, как Леонид Тимофеевич, проводив его в класс, весь первый урок похаживал по коридору, как будто в классе сидели его собственные дети и держали экзамен перед новым учителем.
— Ну как? — вытирая платком круглую лысину, спрашивал он в учительской. — Как вам мои ребята?
Сергей Николаевич пожал ему руку.
Директор закивал головой.
— Там есть… Там есть пики-козыри! — сказал он, щуря смеющиеся карие глаза. — Но работать можно! Работать можно!
Учителя приняли Сергея Николаевича в свою среду просто и сердечно. Вожатый отряда Митя тоже понравился учителю.
Сергей Николаевич спрашивал Митю про пионерскую работу, сборы, экскурсии. Они вдвоем уселись на диван, а потом, стоя в дверях учительской, никак не могли расстаться, и Митя, силясь перекричать дребезжащий звонок, говорил:
— Мы на лыжах недавно через весь лес прошли… А девочки ребятам не уступают…
Сергей Николаевич взбежал на крыльцо маленького домика и крепко застучал ногами, отряхивая с калош снег.
Из комнаты его окликнул отец:
— Ну-ну, долго ты нынче! Как там дела?
Сидя в кресле, Николай Григорьевич приоткрыл одну половинку двери и, откинув голову, смотрел на сына из-под густых бровей светлыми голубыми глазами.