— Гарпер, скорее сюда. Мисс Ллойд!
— Что с ней случилось, сэр?
— Не знаю. Она смотрела в тарелку.
Сильные руки подхватили ее и унесли прочь, подальше от недоеденной отбивной с расплывшимся белесым шрамом. Эти руки резко бросили ее на что-то твердое. Сквозь туман она смутно увидела перед собой вспыхнувший яркий свет. Потом волосатые руки начали снимать с нее одежду. Она хотела остановить их, но не могла. Затем она почувствовала, как сильные гладкие руки хватают ее за разные части тела, как хватали тогда ее ноги в бассейне. И снова голоса:
— Прекрасный экземпляр, Гарпер!
— В самом деле, отличный экземпляр, сэр.
— И не надо утром идти на ферму, Гарпер.
— Вы правы, сэр.
— Тогда начинаем?
— Все готово, сэр.
— Отлично, грандиозно! За работу…
— Скальпель!
— Вот скальпель, сэр.
— Большую пилу!
— Большая пила, сэр.
— Элен, Элен, проснись! — Голос, доносившийся из темноты, показался знакомым. Она приоткрыла глаза и замигала в приглушенном красноватом свете. Оголенная красная лампочка бросала тусклый алый свет на стены большой незнакомой комнаты. Здесь она раньше не была. Затуманенный мозг лихорадочно силился припомнить все, что было до того, как она потеряла сознание. Ее передернуло при воспоминании о прикосновениях к телу отвратительных волосатых рук Гарпера. И опять тот же голос:
— Элен, это я, Моника, я здесь, у стены.
Элен повернула голову и попыталась всмотреться в красную темноту.
— Моника! — с облегчением воскликнула она. — А я думала, что ты умерла. О, Моника, как я счастлива, что ты жива!
— Ну-ну. Может быть, ты и счастлива, но я-то уже точно нет. Да и ты тоже после сегодняшней ночи перестанешь быть счастливой. Взгляни-ка на меня еще разок.
Удивленная таким ответом, Элен попробовала еще раз напрячь зрение, чтобы получше разглядеть подругу. Увидев Монику полностью обнаженной, она вскрикнула. Потом ее крик перешел в задыхающийся вопль: она рассмотрела ее — та была похожа на Венеру Милосскую из Парижа. Обе ее руки были ампутированы по самые плечи, а ноги — выше колен. Моника висела на стене, поддерживаемая толстым кожаным ремнем, продетым под грудью.
— Боже мой, Моника, — застонала она. — Что они с тобой сделали?
Моника ничего не ответила, а просто отвернулась. Только теперь Элен почувствовала, как что-то удерживает ее около живота. Инстинктивно она хотела убрать это «нечто» рукой, и тут же увидела что-то белое, невысоко взметнувшееся сбоку. То, что она увидела, заставило ее забыть о животе. Там, где должна была находиться ее правая рука, в красном свете виднелась лишь торчащая из плеча забинтованная культя. Она пронзительно закричала, увидев, что такая же культя торчит и с левой стороны. Кровь прилила к голове и застучала, а она все кричала и кричала, и молила, чтобы только ей очнуться от этого кошмара. Тело ее содрогалось от рыданий, она взглянула на свою голую грудь, и там, ниже кожаного ремня, перехватывающего талию, увидела вместо ног два забинтованных обрубка.
Глаза ее были полны слез, когда яркий свет неожиданно залил всю комнату. Сквозь пелену она разглядела смутные силуэты доктора Уорда и его маленького мерзкого слуги Гарпера.
— Боже мой, Элен, вы не должны так расстраиваться, милая моя, — донесся до нее голос сэра Генри. — Вы должны быть храброй, как Моника. Скоро вы привыкнете к этому, правда же, Моника?
Она услышала, как в ответ Моника разразилась потоком ругательств, но голос доктора оставался таким же спокойным и невозмутимым:
— Пока я займусь с мисс Ллойд, ты, Гарпер, отстегни Монику и отнеси ее ко мне в спальню.
— Обязательно, сэр.
В углу комнаты послышалась возня. Когда слезы немного просохли, Элен увидела, что она находится наедине с доктором Уордом. Он начал аккуратно срезать с нее бинты маленькими блестящими ножницами, а Элен, обезумевшая от потрясений, молча смотрела на него, как загипнотизированный зверек.
— Видите ли, Элен, в течение нескольких месяцев вы находились под сильным наркозом, поэтому некоторое время вы будете ощущать легкую слабость. — Его голос звучал на редкость спокойно, как будто он рассматривал воспаленное горло. — Отлично! — воскликнул он. — Все прекрасно зажило.
— Вы мясник! — яростно крикнула ему Элен.
— Ну-ну, полноте, успокойтесь, милая. Я думаю, что более подходящее здесь слово — «художник», вы не считаете?
— Мясник, головорез, убийца! — кричала Элен изо всех сил.
Сэр Генри насмешливо улыбнулся и похлопал ее по горящей щеке.
В этот момент появился Гарпер.
— Устроена в кровати и ждет, сэр, — выкрикнул он в дверях.
— Замечательно, превосходно! Спасибо, Гарпер. Я думаю, что мисс Ллойд готова для тебя, можешь снимать пробу. Спокойной ночи, Элен, спокойной ночи, Гарпер.
Когда сэр Генри уходил, Гарпер почтительно поклонился и произнес ему вслед «Спокойной ночи, сэр». Но когда он снова поднял голову, в глазах его был уже новый блеск, которого раньше Элен никогда не видела. В отчаянии она прижала голову к каменной стене, закрыла глаза и завизжала. Розовые культи беспомощно завертелись в воздухе, а волосатые руки Гарпера погладили ее кожу, и он расстегнул толстый кожаный ремень.
Безил Коппер
Янычары из Эмильона
Уже третий раз подряд он проснулся на рассвете вспотевший и испуганный. Подробности сна ярко вставали перед его мысленным взором. Руки судорожно сжимали железную перекладину на спинке кровати, а капли пота так сильно пропитали постельное белье, что это никак нельзя было отнести на счет августовской ночной духоты.
Он лежал, не шевелясь, и медленно приходил в себя, с трудом узнавая привычную обстановку своей скудно обставленной меблированной комнаты с кремовыми стенами. Было всего пять часов утра, и одиночные крики только что проснувшихся птиц проникали в спальню сквозь зеленую завесу сада. Но слух его был все еще занят тихим шелестом морского прибоя.
Сон начался как всегда неожиданно. Но детали его казались необычайно ясными и повторялись уже несколько раз, причем каждое повторение добавляло к видениям, возникавшим в его сознании, новый слой, так же, как художник понемногу добавляет краски на холст, рисуя картину.
Не так давно Фарлоу поместили в Гринмэншен, который является, говоря без преувеличений, фешенебельным домом для душевнобольных. У директора клиники имелась подробная история болезни Фарлоу, которая весьма заинтересовала его, но по определенным причинам исход этого случая содержался в строгой тайне от всех.
Фарлоу был моим старым приятелем, и эту историю я собрал по многочисленным рассказам, услышанным как от него самого, так и от доктора Сондквиста — директора клиники, замечательного психиатра, занимающегося особенно тяжелыми и необычными случаями Фарлоу был интересным человеком во многих отношениях; возможно — чересчур чувствительным и восприимчивым, но в своей области — теоретической физике — он был просто гениален. В Гринмэншен он попал по своей собственной просьбе для «отдыха и наблюдения». Я часто навещал его там, как только у меня выдавалось свободное время. Но начало этой истории мне довелось услышать гораздо раньше, еще до того, как он решил принять «крайние меры». Все это походило на довольно странную сказку, и, если принять во внимание ее неожиданный и жуткий конец, — ни на что не похожую сказку.
Все началось, как он рассказывал мне, довольно прозаично и банально. Это случилось где-то шесть месяцев назад, когда он стал, по его словам, слишком много работать. Фарлоу проводил долгие часы в лаборатории, питался второпях, а по вечерам допоздна засиживался над расчетами, которые сильно перегружали его мозг и всю нервную систему. Однажды вечером он вернулся домой особенно уставшим, и посте нескольких часов, безуспешно проведенных над решением одной сложной задачи, отложил свои замысловатые формулы и отправился спать.