… Наутро от приступов Томаса не осталось ничего, кроме слабости. Он вновь лежал в постели, бледный, несчастный и раздраженный. Казалось, даже присутствие невесты не радует его. Миссис Норидж сменила Шарлотту, но когда девушка ушла, Томас попросил убрать книгу.
– Не могу больше слушать этих глупцов, проклятых писак. Воображают, будто они что-то знают о том, куда нужно плыть, а сами лишь крысы на корабле, как и все мы.
– Чем же вас занять, мистер Уилкинсон?
Томас раздраженно качнул головой.
– Партию в шахматы?
– Нет, только не это. У меня все пальцы исколоты из-за проклятых фигур. Я никак не соображу, что такое со мной приключилось, – вдруг сказал он, и рот его жалобно искривился. – Доктор надувает щеки, но понимает не больше моего. Чего мне ждать, миссис Норидж? Смерти? Боже мой, мне еще нет и тридцати!
Дверь была открыта: доктор Эшли наказал, чтобы в комнате больного не прекращалось движение воздуха. Долговязая фигура возникла в проеме. Эммет Ричардс шел по своим делам, но, услышав последние слова племянника, остановился.
Томас продолжал, не замечая его:
– Вы не представляете, как мне было страшно этой ночью! Что могут знать о смертельном ужасе люди, никогда не задыхавшиеся!
Миссис Норидж затруднилась с ответом.
– Что, если я и в самом деле погибну от удушья? Может ли быть смерть страшнее?
– Вам не нужно думать об этом сейчас, мистер Уилкинсон.
– Я и рад бы, но больше ничего не идет на ум! Я весь – страх и ничего, кроме страха. Как это унизительно!
Томас уткнул лицо в ладони.
Эммет шагнул в комнату. Миссис Норидж, поднявшая на него глаза, увидела, что его некрасивое нервное лицо преобразила жалость.
– Взгляни, Томас, – позвал он мягко. – Может быть, это отвлечет тебя? Я нашел ее в своих вещах. Кросби когда-то отдал ее мне, но с тех пор я об этом позабыл. Посмотри, как великолепно выполнены рисунки! Супруг твоей тети был невероятно талантлив, я не устану это повторять…
Томас отнял руки от лица и уставился на пожелтевшую тетрадь, которую протягивал ему Эммет. Листы были покрыты беглыми карандашными набросками. Страусы, антилопы, бегемоты, белки-летяги, крошечные обезьянки с человеческими личиками, носороги, бегемоты, дикобразы… Сэр Кросби Бассет был одаренным рисовальщиком.
Томас выхватил тетрадь и с неожиданной силой отшвырнул ее в угол. Его дядя горестно ахнул.
– Что ты делаешь? Зачем?
– Слышать больше не могу про ваши проклятые путешествия, про ваши исследования и открытия! – выкрикнул Томас. – Зачем ты принес мне этих тварей? Кому они нужны? «Мне пришлось отправиться на Танганьику одному!» – передразнил он. – И это предмет твоей гордости! Паршивое озеро, которое никому не нужно, кроме тебя и горстки вонючих дикарей!
– В тебе говорит болезнь, – прошептал Эммет, прижимая тетрадь к груди.
– Тетушка правильно сделала, что спалила все, как только Кросби сыграл в ящик! Огонь! Все в огонь! И тетрадь в огонь, и твой дурацкий кабинет, и все твои карты с глобусами… Вы не заслуживаете ничего другого! Пыль и старье! Пыль и старье!
Эммет побагровел.
– К-как т-ты смеешь говорить такое о К-кросби, – заикаясь от гнева, начал он.
– Завтра же скажу тетушке, чтобы выкинула твой хлам! – заявил Томас, дерзко уставившись на него.
Миссис Норидж, поначалу решившая, что мистер Уилкинсон решил жестоко подшутить над дядей, поняла, что он говорит всерьез.
Понял это и Эммет Ричардс. Он криво усмехнулся, оскалив желтые зубы, выдающиеся вперед.
– Скажешь тетушке? Что ж, давай, Томас! Потребуй от нее все! Ты ведь хочешь ее денег, а? Скажи, чтобы она упомянула тебя в завещании… – Голос его зазвучал зловеще. – И послушай, что Аделиза тебе ответит!
– О чем ты? – насторожился Томас.
– А я-то еще пожалел тебя! Дурак, тысячу раз дурак… Ты не заслуживаешь ни уважения, ни жалости!
– Ты сам мечтаешь заполучить Дастанвиль! Но ты не получишь от нее ничего!
– Что ж, возможно, – по-прежнему оскалясь, продолжал Эммет. – Но кому он точно не достанется, мой дорогой мальчик, так это тебе. Тебе не увидеть от Аделизы ни пенни! Ни пенни, слышишь?!
– Тебе-то откуда знать!
– О, я знаю, мальчик мой! Поверь мне, уж я-то знаю!
Мистер Ричардс помчался к двери, выронил по дороге тетрадь, вздрогнул и вернулся за ней. Порыв ветра донес до миссис Норидж запах от его жилета. Она узнала аромат – так пахло и в шкафу с ядами. Перед мысленным взором миссис Норидж возникла, без всякой на то причины, огромная миска риса…
– Ах вот оно что!