Зауральский император Гришаня, между тем, не отлипал от бутылки. Но при этом как будто бы и не пьянел, только становился все более мрачным. За весь вечер он не произнес более ни слова.
Тем сильней был поражен Зорин, когда угрюмый сибиряк подсел к нему, потеющему на верхнем полке в гордом одиночестве (остальная публика уже сконцентрировалась вокруг обильного стола). Подсел — и разверз суровые уста:
— Слышь, редактор. У меня к тебе базар есть, надо бы перетереть!
— Ну, перетирай, коли надо! — согласился заинтригованный редактор.
— Да вишь, дело я одно удумал, а концов никак не сыщу. Подсобишь мне их сыскать — я те за это отстегну соответно. Не бзди — не обижу!
— Ну? И что за дело такое? — поинтересовался Зорин, лениво обмахиваясь веником.
Тут его странноватый собеседник набычился:
— Только это — меж нами! Чтобы — полный кучум, чтоб — ни одна холера! Заметано?
— Заметано, — подтвердил торжественно Зорин.
— Ну, гляди, леший красноплеший! Если где ляпнешь — будешь потом у меня пятый угол искать! — совсем уже насупился Гришаня.
И перешел к делу:
— Стал быть, так. Удумал я гальстрит приватизировать!
«Ну вот, допился до чертиков!» — констатировал про себя Зорин. Но, блюдя приличия, откликнулся:
— Гастрит? Тут удумывай, не удумывай, а с годами все равно что-нибудь такое «приватизируешь». Не гастрит, так язву двенадцатиперстной или камешек в почке…
— Да ты про чо мне тут языком ватлашь? Я те не про гастрит толкую, а про гальстрит! Течение такое в море! Сильно теплое!
— Гольфстрим, что ли? — продрался Зорин, наконец, к истине сквозь мутную Гришанину лексику.
— Ну! — подтвердил покровительственно зауральский магнат. — Я ж те и грю: гальстрит!
— Так ты что же, его и собрался приватизировать?! — Тут Зорин даже слегка охрип.
— Ну! — удостоверил вновь Гришаня. — Только тут уже международные завязки выходят. Мои юристы-онанисты бормочут не понять чо, мудрят мозгу. Не знам, мол, с какого боку подходить. Ну, я им разобъяснил малехо: «Я к вам, оглоеды, не с бока, а с жопы подойду. И ежа в ее запихаю! Иголками наружу!» Привыкли, вишь, парить яйца, бабки грести за холщовый мех!
— Так он же огромный, Гольфстрим-то! — растерялся Зорин. — Это ж, наверное, десятки квадратных километров!
— Хрен ли там десятки! — оскорбился Гришаня. — А сотни не хошь?
И, сведя от усердия глаза к переносице, процитировал вызубренное, видать, из энциклопедического словаря:
— Гальстрит — система теплых течений в северной части Атлетического океана. Простиратся на десять тыщь кэмэ. От берегов полуострова Флорида до островов Шпиг Бергин и Новая Земля. Скорость — от 6-10 кэмэ в час во Флоридском проливе до 3–4 кэмэ в час в районе Большой Ньюфан… Ньюфанленд… твою мать! Ньюфанлендской банки. (Во, бля, банку закрутили — язык сломашь!). Тенпература поверхностных вод соответно от 24–28 до 10–20 градусов по Цезию…
Сочтя, что уже достаточно, Гришаня облегченно передохнул:
— Ну и так дальше!
— Ну вот, — резюмировал Зорин. — Сам видишь, какие масштабы! Такую гигантскую акваторию никакие Рокфеллеры с Онассисами купить не смогут: пупок развяжется! А ты и подавно грыжу наживешь на этом «бизнесе»!
— Ну ты дурной, бля буду! — изумился сибирский Онассис. — Да на хрена ж мне всю эту историю с географией покупать? Сотни-то кэмэ под бастрык! Тут по-умному надо: застолбить за собой крохотуленький участочек, откуда этот самый гальстрит вытекат. И дело в шляпе! На моем участке он родился, стал быть, и дальше он — опять же мой!
— Да на кой тебе Гольфстрим этот самый сдался?! — возопил Зорин. — Что ты с ним делать-то будешь? В кадке солить, как белые грузди?
— О! В том-то и конпот: зачем! — кивнул со значением Гришаня. — А за тем за самым! Там дальше-то чо сказано? «Оказыват влияние на климат Европы»! Понял, нет? А теперь, стал быть, я — хозяин этого самого влияния! Мой гальстрит, он во что выливатся, а? Выливатся он, редактор, в ихние европейские курорты, в селедку норвежскую, в голландские там тюльпаны.
Гришаня перевел дух и звонко сглотнул, словно о чем-то аппетитном помыслил:
— Я нарочно по карте глядел: ихний Стогольм не южней нашего Магадана будет! Магадан-то — что твое эскимо, только без шоколада. И навигация там — с гулькин хрен. А в Стогольм пароходы круглый год шастают, и вокруг него все поля пашеничкой засажены! А все потому, что этих норвегов гальстрит мой обогреват не хуже печки!
— Шведов, — поправил Зорин.