Первое время, да и сейчас, нам, жившим в совершенно ином общественном строе, многое не понятно в американском образе жизни. Учимся ходить. Мы привезли свои понятия, свои «утюги на голове» и попадаем в нелепые и смешные истории. Яша в Сиракьюзах обратился к мэру, он молодой и красивый грек, политик, который нам помогал с отъездом и был у нас в Ленинграде в гостях: «Ли, помогите мне организовать выставку в вашем городе». Тот опешил, и ответил, что он «может представить Яшу директору музея». Что‑то шевельнулось в наших головах, что он не Василий Иванович из горсовета. Постепенно приходится открывать, что тут нет привычного нам способа устройства на работу, организаций выставок (может быть, и есть, но не в той форме, как мы привыкли). Ни мэр, ни шмэр, никто тебя не может «устроить» на работу, если ты там не нужен. Брат президента Картера не прошел в мэры их крохотной деревни, так как народ считал другого более подходящим. Мыслимое ли дело, чтобы народ, журналисты президента уволили, я имею в виду Никсона?! Яша прочел все книги по этому «делу» и хотел написать статью для европейцев об этом как о славе американской конституции, демократии и ее народа.
Надо сказать, что наши представления об Америке оказались совершенно другими — не соответствующие нашим ожиданиям. Все проще, чем ожидалось, те же люди, те же заботы… и в чем‑то жестче, чем казалось. Здесь каждое явление в новой окраске. И что совcем правда: «что, в сущности, весь мир провинция, а не провинциальна только Библия».
Я Вам не рассказала, какие тут успехи у Яши после прочтения его курса по «энваэрмэнту». Это был Яшин триумф. Студенты в полном восторге, что было для нас неожиданностью, хотя и подтверждением того, что всех интересует понять мир во взаимодействии. Один сказал, что «лекции были, как музыка», другой — что «в жизни не слышал подобных лекций» и т. д. Яша через все лекции проводил мысль о взаимосвязи мира и всех процессов, то, что всегда пытается мне внушить. Он хочет, чтобы я приходила в сознание, чтобы я поверила в Высший смысл, услышала в себе Божественный голос.
А у меня ведь веры еще мало, очень маленькая капелька. Ничего меня не осеняет, ничего не просветляется. Сталкиваюсь с необъяснимым — и ничего. Читаю Ваши книги — интересно, нравится, слушаю Яшу — восхищаюсь, в какой‑то момент блеснет что‑то человеческое, а потом снова погружаюсь в свое неверие. Я ведь только недавно открыла, что есть другие люди — через любовь. В один день я внезапно поняла, что Яша ведь такой же… как и я… и, нет–нет, мне придет это в голову и о других людях. Но помню об этом не всегда.
Возвращаюсь к началу письма. Что же мы приобрели? — свободу и себя. А потеряли? Потеряли родину, язык, друзей, родных, Вас. Иногда подступает вина за оставленных, сбежала «под чужие небеса». Но посмотрю на своих детей, Яшу, и боль стихает.
Хотелось бы время от времени получать от Вас письма, которые были бы для нас мостиком, ниточкой, связывающей нас с покинутым отечеством.
Можно ли мне Вас обнять на прощание? Не слишком ли это нахально с моей стороны? Но я все‑таки это сделаю, хотя мне до Вас и трудно дотянуться.
Обнимаю Вас.
Дина
[декабрь 1977]
Дорогая Дина!
Ваше письмо — чудо. Редко кто писал так живо, выразительно и объективно. Все уехавшие почти не замечают окружающего, будучи сбиты с ног радикальными переменами жизни. Я думаю, что у вас это так вышло (я имею в виду все вместе) потому, что вы оба — нормальные, полноценные, духовно богатые люди, и уехали, в сущности, не от обид, а «для деловой перемены места жительства».
Я ужасно был рад тому, что (и как) Вы писали о Якове и его работе. Он счастливый человек, раз Вы умеете его так любить. В конце концов, что такое вся земля, все краски и шум мира, если нет любви. Недаром это слово начертано на кресте. Пусть ее еще мало в жизни, но тем дороже она, как подснежник ранней весной среди сугробов. Она — ворота и в ту Глубину жизни, которая делает ее полной, которая открывает нам безграничные горизонты.
Я уверен, что лекции Якова по геологии потому произвели столь сильное впечатление, что он живо ощущает внутреннюю связь с целым. А ведь по–латински связь — «религаре», отсюда и религия.
Вы говорите о своем маловерии. Но на самом деле неверующих нет. Все люди шестым чувством знают, что бытие наше имеет смысл, что оно больше, чем поверхность вещей. Только мы это осознаем и ищем путей личной внутренней «связи». Она не есть только переживание какого‑то мгновения или особого состояния, именуемого молитвой, а всеединый охват жизни «перед лицом».