Интересно, где гулял хозяин в тот вечер, когда он ушел из дому вместе с Кангэцу-куном? Вернулся он поздно вечером, к столу на другой день вышел только в девять часов. Я сидел все на том же охати и смотрел, как хозяин молча ел дзони[26]. Одна чашка дзони сменяла другую. Плававшие в дзони кусочки моти были невелики, но хозяин, съев всего шесть или семь кусочков, отложил хаси[27]: «Ну, хватит». Другим он ни за что не позволил бы оставить еду в миске, ему же, как главе семьи, все было можно. Он лишь поглядел самодовольно на плавающие в мутном соусе остатки подгоревшего моти и приобрел еще более важный вид. Когда хозяйка достала из стенного шкафчика и поставила на стол диастазу Така, он сказал:
– Не буду я ее пить, все равно не помогает.
– Послушайте, ведь говорят, что она очень хорошо действует, когда употребляешь пищу, где много крахмала, — принялась упрашивать его жена.
Но он заупрямился:
– Хоть крахмал, хоть что — не буду.
– До чего же вы непостоянны, — сказала хозяйка словно про себя.
– Что значит «непостоянный»? Это лекарство не помогает.
– Но вы же еще недавно говорили: «Действует, действует» — и пили его каждый день.
– Раньше действовало, а теперь не действует, — последовал ответ.
– Если то пить, то бросать, как вы, — нечего надеяться, что лекарство поможет, каким бы хорошим оно ни было. Наберитесь еще немного терпения, а то желудок ни за что не вылечите — ведь это не то что другие болезни, — сказала хозяйка и оглянулась на служанку, которая стояла подле нее с подносом в руках. Та сразу же стала на сторону хозяйки:
– И то правда. Попробуйте попить еще немного, а то и не узнаете, хорошее лекарство или плохое.
– Ну и ладно, сказал «не буду» — значит, не буду. И что могут понимать бабы, молчите уж лучше!
– Хорошо, пусть я буду баба, — сказала хозяйка и пододвинула диастазу к мужу, — очевидно, она все-таки решила настоять на своем. Хозяин, не говоря ни слова, поднялся и ушел в кабинет. Жена и служанка переглянулись и рассмеялись. Я не решился последовать за хозяином в кабинет, чтобы там, по обыкновению, расположиться у него на коленях. Я опасался хозяйского гнева, а поэтому тихонько обошел дом со двора, поднялся на галерею и оттуда заглянул через щелочку в кабинет — хозяин сидел, раскрыв перед собой книгу, автора которой звали, кажется, Эпиктетом[28]. Ну, если на сей раз он разбирался в написанном как обычно, то он действительно умный человек. Через пять-шесть минут, как я и ожидал, он с шумом швырнул книгу на стол. Я продолжал внимательно следить за хозяином. На этот раз он достал дневник и написал следующее:
«Гулял вместе с Кангэцу в Нэдзу, Уэно, по Икэ-но-Хата и в окрестностях Канда. Перед чайным домиком, что на Икэ-но-Хата, гейша в новогоднем кимоно с красивыми узорами играла в волан[29]. Одежда-то у нее нарядная, но лицо такое страшное, вроде как у моего кота».
Наверное, можно было бы и не называть именно меня как образец страшилища. Пойди я в парикмахерскую «Китадоно» да побрейся там, — наверное, и не так бы уж сильно стал отличаться от человека. Вечно приходится страдать из-за людского зазнайства.
«Когда мы заворачивали за угол магазина „Хотан“, навстречу нам опять попалась гейша. У нее была очень хорошая фигура — стройная, плечи покатые. В своем скромном бледно-лиловом кимоно она выглядела весьма элегантной. Обнажив в улыбке белые зубы, она сказала: „Гэн-тян[30], вчера я была занята и поэтому…“ Голос у нее был хриплый, как у бродячей вороны, и она уже не казалась мне красивой. Было лень даже оглянуться, чтобы посмотреть, кто же такой этот Гэн-тян, и, не вынимая рук из-за пазухи, я вышел на Онаримити. Кангэцу-кун, кажется, куда-то спешил».
Ничто так не трудно для понимания, как человеческая психология. Попробуй-ка разберись, то ли хозяин сердится, то ли веселится, то ли ищет единственное утешение в трудах философа. Вот и я никак не возьму в толк: не то он сардонически смеется над этим миром, не то хочет целиком раствориться в нем, не то впал в раздражение при виде разных нелепостей, не то вообще отрешился от всего мирского. Кошки в этом отношении куда проще. Захочется есть — едят, захочется спать — ложатся спать, если злятся, так уж от души, если плачут — так отчаянно. И, главное, у кошек никогда не бывает таких ненужных вещей, как дневники, потому что в них нет никакой необходимости. У людей, живущих подобно моему хозяину двойной жизнью, может быть, и есть потребность хотя бы в дневнике выразить втайне от других те стороны своей натуры, которые нельзя выставлять напоказ. Что же касается нас, кошек, то я думаю, не стоит стремиться сохранить свой престиж ценой таких хлопот — ведь вся наша жизнь: и то, как мы ходим, как сидим и спим, и то, как испражняемся и мочимся — настоящий дневник. Куда лучше поспать на галерее, вместо того чтобы писать дневник.