Землетрясение, пожар и разрушение огромного города произвели на Джека очень сильное впечатление, которое выльется впоследствии в описании разрушенного Чикаго во время Первого восстания в романе «Железная пята».
Еще в конце 1904 года у Джека возник замысел новой повести. Он писал издателю: «У меня есть идея следующей книги, которую я собираюсь написать в первую половину будущего года. Это будет не продолжение «Зова предков», а как бы дополнение к этой повести. Я намерен показать обратный процесс. Вместо картины одичания и вырождения собаки я хочу показать картину эволюции, приобщения собаки к цивилизации: развитие в ней чувства дома, верности, любви, послушания и всяких других достоинств. Тот же стиль, такой же охват событий, та же конкретная манера письма. Я уже набросал часть. Полный антитезис «Зову предков». С той повестью в качестве предшественника новая вещь должна будет пользоваться успехом. Что вы думаете об этом?»
Работа над повестью заняла гораздо больше времени, чем предполагал писатель, но результатами он остался доволен. «Я искушал судьбу, когда осмелился приняться за дополнение к «Зову предков», — признавался Лондон после публикации «Белого Клыка». — Однако бог был на моей стороне! Во всяком случае, мне удалось не обжечься огнем, с которым я заигрывал».
«Белый Клык» — история полуволка, полусобаки, откликнувшейся «на зов огня и человека, зов, на который из всех зверей откликается только волк — волк и дикая собака, ибо они братья». В этом смысле Белый Клык — образ, диаметрально противоположный образу Бэка из «Зова предков». Некоторые американские критики утверждают, что «Белый Клык», подобно «Зову предков», также написан в трех измерениях. Одно — сюжетное — собственно рассказ о Белом Клыке. Другое — автобиографическое — в аллегорической форме рисует картину тяжелого детства автора во враждебной ему среде. Белый Клык, будучи наполовину волком, чувствовал себя отщепенцем в собачьей среде. Автор повести, утверждают сторонники этого тезиса, также являлся отщепенцем среди своих сверстников, ибо он фактически был незаконнорожденным ребенком. Третье измерение повести — философское — якобы раскрывает путь, пройденный человечеством от варварства до цивилизации. Наши литературоведы не согласны с таким толкованием. Они считают, что и в этой повести, как и в «Зове предков», писатель прежде всего рисовал картину природы, изображал животных, и ассоциировать их бытие с жизнью человека было бы неправильно.
Обе повести — и «Белый Клык», и «Зов предков» — заканчиваются жестокими сценами смертельной схватки животных с людьми: обезумевший Бэк нападает на индейцев и загрызает насмерть нескольких из них; Белый Клык же перегрызает горло бежавшему преступнику. И в том, и в другом случае поступки животных мотивированы не чем иным, как привязанностью к своим хозяевам. Но Бэка это приводит в волчью стаю, а Белого Клыка — к людям. Некоторые критики считают, что превращение Белого Клыка в домашнюю собаку не совсем убедительно, в то же время уход Бэка к волкам — вполне убедителен и оправдан.
Однако читателей меньше всего интересовали эти рассуждения — они получили две блестящие повести, являющиеся украшением не только американской, но и мировой литературы.
Забавно, что «Белый Клык» вызвал резкое неудовольствие президента США Теодора Рузвельта. Дело в том, что он считал себя крупным знатоком природы, естествоиспытателем и натуралистом. В интервью, опубликованном в июне 1907 года в журнале «Эврибодиз мэгэзин» («Журнал для всех»), он сказал, что Лондон дает «искаженные картины природы».
«Я не могу поверить, что господин Лондон хоть что-нибудь знает о волках, — заявлял президент. — И я абсолютно уверен, что он ничего не понимает в том, как волки дерутся. В противном случае он, как реалист, никогда бы не написал эту историю». Особенно его возмущал эпизод схватки Белого Клыка с бульдогом Чероки, так как он считал, что бульдог не может выйти победителем из схватки с собакой-волком.
Джек Лондон ответил президенту в одном из сентябрьских номеров журнала «Кольерс»: «Президент Т. Рузвельт полагает, что бульдог не может побить в драке собаку-волка. Я же думаю, что может. Он считает так, а я — иначе. Разница в оценке ситуации может служить — да и служит — причиной игры на скачках, где каждый ставит на ту лошадь, которая, как ему кажется, обязательно выиграет. Я признаю, что именно различие в оценках и служит причиной того, что все еще существуют собачьи бои. Что я не могу взять в толк, так это то, каким образом разница в оценках достоинств бульдога и собаки-волка превращает меня в человека, искажающего картины природы, а из президента Т. Рузвельта делает торжествующего и правого ученого».