— Вот Нечистый! — выругался цирюльник. — Дамиан, давай положим ее.
Я не спешила, лишь прилагала все усилия, чтобы не напрячься. Тело должно быть максимально расслабленным для того, чтобы. чтобы произошло уже что-нибудь, что избавило бы меня от попытки кровопускания. Я осмелилась чуть приоткрыть глаза и сквозь ресницы рассмотрела, как Дамиан положил скальпель, подошел ко мне, взял меня за ноги — осторожно, обмотав ноги тканью юбок, и вдвоем с цирюльником они перенесли меня обратно в кресло.
— Давайте, — нетерпеливо скомандовал доктор. — Дамиан, в первую очередь — сосуд,
— и указал на металлическую емкость.
«Я его сейчас вколочу тебе в глотку», — мысленно пообещала я. Как только они надо мной наклонятся, я моментально приду в себя.
Цирюльник начал заворачивать мне рукав. Я открыла глаза полностью, телом все еще притворяясь, что я без памяти — все равно мне в лицо никто не смотрел — и встретилась взглядом с Дамианом.
Красивый паренек, немного испуганный, но заинтересовало меня не смазливое личико, а то, с каким напряжением он уставился на меня. Уже заметив и, безусловно, поняв, что я не без сознания, что я дурю их тут всех и морочу им головы.
У него был слишком обдуманный взгляд для этой эпохи — на мгновение мне показалось, что он такой же, как и я. От неожиданности я затрясла головой, а цирюльник, заметив это, схватил меня за руку и сильно дернул. Сверкнуло лезвие в опасной близости от моей кожи, и тут я сделала то, что временами устраивали прямо в зале суда не самые удачливые подсудимые.
Меня это злило, и кто мог знать, что я воспользуюсь их рецептом?
— Падучая? — воскликнул цирюльник, выпуская мою руку. Я усиленно корчилась и очень старалась изобразить что-то вроде идущей изо рта пены, отчаянно жалея, что у меня нет банального кусочка мыла. Или хотя бы зубного ополаскивателя, хотя тут меня выдал бы его запах. И ведь как назло, слюны у меня во рту почти не было! — Доктор?
В средние века отношение к этой болезни было двойственным. Где -то считали, что это происки дьявола, где-то — что это признак гениальности и отметки богов. Я не была уверена, что здесь среди известных эпилептиков были Калигула и Петрарка, но надеялась на то, что доктор доложит о болезни кому следует. В конце концов, если я правильно поняла, даже собственная мать не слишком-то знала дочь, ведь так?
Я могла рассчитывать на любую реакцию, вплоть до того, что доктор решит не церемониться, отберет у цирюльников скальпель и положит конец моему представлению. Но он сделал неожиданную для меня вещь: я почувствовала, как в лицо мне плеснули вязкой водой, которая попала мне на язык, и я даже не взялась определять, что это такое
— вонючее, кислое и липкое.
Меня переиграли.
— Ваше сиятельство, — с легким и даже несколько ласковым упреком сказал доктор, ставя графин с разбавленным вином обратно на стол. — Да будет вам известно, что вы не первая девица из тех, кого я посетил за последние несколько дней...
— Я поняла, — оборвала его я и села прямо. Мысль, что меня раскрыли таким немудреным образом, меня даже обрадовала. Потому что это значило, что доктор был человек неглупый, и я могла говорить с ним без обиняков. — Никто не хочет попасть на отбор невест. Но я — я хочу, чтобы вы знали.
Некоторое время я выдерживала паузу. То, что я собиралась сказать, полностью противоречило тому, о чем я просила их с самого начала.
— И пусть вас не смущает моя просьба, — продолжала я. — Мы все понимаем, что попасть в придворные дамы, просто оказаться при дворе — не равно стать королевой. Я всю жизнь провела в четырех стенах, у меня кривая нога, но зато я умна, как вы уже могли заметить. Простите за это, — я обвела рукой комнату, мол, цирк с конями закончен, — и давайте договоримся: вы уходите, я вам плачу, и все держат язык за зубами. Мне не стать женой наследного принца, — я пошевелила ногой, — мне не стать ничьей женой, взгляните на меня, — если бы я сама еще знала, чем так страшна бедняжка, кроме ноги, — но женщина при дворе это не только смазливое личико. Или я выбираюсь из -под опеки матери, или я до конца своих дней прозябаю в деревне.
И я пожертвовала еще одним перстнем.
— Ваше сиятельство, но кровопускание... — доктору очень хотелось обогатиться, тем более что цирюльник свой перстень уже припрятал.
— Зарежьте курицу, — предложила я, сдерживая внезапное острое раздражение. Мы ведь уже выяснили, что здесь нет идиотов, зачем все это опять?
Я бросила перстень на стол и сделала вид, что разговор окончен. И подумала, что у меня есть огромное преимущество — то, что я хотя бы богатая аристократка. Со мной нельзя не считаться уже потому, что я — это я. Деньги и титул.