Допрос свидетеля в судебном заседании. Все Святые, однако, неплохие свидетели, и жаль, что сейчас у меня не они. Вот у кого наиболее полная информация и абсолютное неумение лгать.
— Я не знаю, чего я хочу, — проговорила я и опустила наконец юбки. Женщина подошла ближе, поставила на стол графин с какой -то мутной жидкостью, на который я посмотрела с подозрением. — Мне жаль сестру. Она, наверное, знала, чего она хочет. Я — нет.
Женщина засмеялась. Невесело, из чего я сделала предварительный вывод, что она неплохо относилась к умершей. Или убитой?
— Г рафиня Анаис мечтала о любви, — все еще с улыбкой — доброй, как я отметила — сказала она. — Как и все молодые девушки в ее возрасте. У Всех Святых были другие планы, и по их воле, — опять пальцы ко лбу, надо этот жест запомнить, как и эту присказку, — она умерла.
И раз она мне это так охотно, без раздражения, говорила, возможно, у меня — у Йоланды
— не было всей информации? Женщину не удивляли мои вопросы, пусть я и умела их правильно задавать, но не в такой же ситуации, когда я буквально шла наощупь по краю пропасти. Шаг в сторону...
— Ты знаешь как?
— Чахотка, милая госпожа. Она угасала, хворь иссушила ее, и — да не выдайте меня ее сиятельству — хвала Всем Святым, что она не дожила. Ее нежное сердце не выдержало бы того, что с мужеством приняли вы.
— Вот это? — я пошевелила ногой под юбками.
— Возможно, да. Ох, как она была красива! — воскликнула женщина. — Настоящий маленький ангел. Как же жаль — ох, не выдавайте меня ее сиятельству! — что вы никогда не виделись с ней. Ее сиятельство. — она подошла ближе, встала передо мной на колени и оправила мою верхнюю юбку. У женщины было уставшее бледное лицо со следами оспы и синие-синие глаза. — Ее сиятельство жестока. Если бы Все Святые были ко мне милосердны и сохранили бы всех моих малышей под своим крылом на этом свете, — пальцы-лоб, а она на удивление стойкая, так спокойно об этом говорить, — я никогда не делала бы различий, хром кто или кос. — Она погладила мое колено. — Молитесь, милая госпожа, молитва помогает, дайте обет Всем Святым, и они вернут вас с этого отбора.
Я смотрела на ее руку, все еще лежащую на моем колене, и не могла решить, что спросить. Отбор? Что за отбор, почему я? Или как ее для начала зовут?
— Какой обет?
— Трудный, — женщина поднялась. — Все Святые чтят трудные обеты.
Это замечательно, нахмурилась я. Но хотелось бы поменьше субъективности и побольше фактов, и все же мне не за что было упрекнуть мою невольную добровольную помощницу.
— Паломничество или сто дней молитв. — продолжала она.
«Почему я никогда не знала свою сестру», — чуть не вырвалось у меня, но задавать вопросы стоило сейчас осторожно.
— Она когда-нибудь спрашивала обо мне? — я схватила руку женщины. — Моя сестра?
Что мне это даст? Отбор. Она должна была принять участие в каком-то отборе, а теперь, если верить той даме, которая надавала мне ни за что оплеух, я займу ее место?
— Ее сиятельство всегда пресекала подобные разговоры. Вы бы и дальше жили в усадьбе, моя госпожа, если бы не.
— Отбор, так? — я посмотрела ей прямо в глаза, и она не отвела взгляд, только кивнула.
— Молитесь, милая госпожа, не жалейте сил на обет. Моя матушка, упокоят ее Все Святые, — пальцы-лоб, здесь поразительно простое отношение к смерти, — помнила тот отбор, на котором его величество выбрал себе королеву, и что много девушек не вернулись тогда. Острый нож, редкий яд, злое слово — никому не пожелаешь такой судьбы. И когда я была молодой, ох, как завидовала госпожам, что носят они красивые платья и не работают с утра до ночи, как я, но у меня есть мой Хакке — да продлят Все Святые его дни, и я вышла за него по любви. И я буду молиться с вами, как молилась с детских лет госпожи Анаис, чтобы ей не довелось оказаться при дворе на отборе...
Она опять коснулась лба, но на сей раз этот жест получил продолжение: она провела подушечками трех пальцев вниз по лицу, от лба через нос, и, остановив их у губ, поцеловала, а я подумала: ты, видимо, намолила ей от души так, что ее и живых-то нет, но не было ли это и в самом деле лучшим исходом?
Глава третья
Женщина встала, закрыла окно, и в комнате стало душно, тепло и тихо. Я оказалась замкнута в каменных гулких стенах, на жестком стуле, с хромой ногой и с перспективами, которые не радовали совершенно.
Отбор невест. Здесь его называли так. То, о чем когда -то читала в монографиях я, называлось похоже — смотр.