К несчастью, Светлана все не открывала и не открывала глаз, хотя и наморщила носик. Фридрих терял последнее терпение и уже склонился к жене с поцелуем, как спящая вдруг четко, пусть и тихо, произнесла по-русски:
— Серёженька, миленький, не надо… Я хочу спать…
Глава 52 "Латынь все стерпит"
Граф фон Крок почувствовал в пальцах дрожь и отдернул руки за мгновение до того, как те готовы были сомкнуться на шее безмятежно спящей Светланы. Он с ужасом уставился на пальцы, которые сейчас походили на когти хищной птицы, и прикрыл глаза, стараясь потушить кровавый пожар, сжал веки до боли, чтобы ресницы окропили ледяные слезы. Сквозь пелену солёного дождя он видел нечёткий силуэт плотно сжатых губ, которые после роковых слов не искривились больше ни в одном звуке.
Фридрих сидел подле спящей жены уже долгую четверть часа, буравя взглядом узоры запыленного полога. Все попытки проникнуть в мысли долгожданной гостьи с треском провалились: остались за семью замками и семью печатями. Раздавленный чувством собственной ничтожности, Фридрих сидел неподвижно. Его сковал ужас от сознания того, что он находился на грани убийства: сквозь пульсирующую в висках кровь он чётко слышал хруст шейных позвонков — именно этот звук, опередивший в его сознании само действие, остановил его руки в миллиметре от тонкой шеи Светланы. Минут пять он не мог распрямить пальцев, на которых, как у коршуна, собралась складками кожа и даже ногти загнулись внутрь.
Сейчас руки безвольно лежали на его голых коленях, и Фридрих боялся даже просто приподнять их. Что же это было? Как он, фон Крок, мог позволить мысли об убийстве спящей женщины завладеть его сознанием?! А была ли там мысль? Или было неконтролируемое желание наказать Светлану за разбитые мечты? Услышать из уст спящей жены имя другого мужчины — что может быть хуже?!
Граф сидел и ждал, когда же женщина, которую он называл своей женой, проснется. Она должна проснуться и повторить свои слова, которые кровавыми мячиками проскакали по обломкам мечты, которую он лелеял три года. Нет, три столетия! Три дня… Нет, все были правы — за три дня невозможно влюбиться. Уже здесь, в родных одиноких холодных стенах, он всей душой полюбил воображаемый образ. Так что же это было там? Колдовское коварство белых ночей… А думал просто полюбоваться отражением светлой луны в темной Неве и увидеть сквозь сизую ночную дымку призрачные силуэты куполов и шпилей молодого города. Это бессердечный Басманов заставил его обронить перчатку там, откуда следовало бежать без оглядки… Нарочно все подстроил, чтобы спасти глупую внучку от неизбежной смерти… Что же было с самой Светланой? А ничего не было… Была любовь… К Отечеству, в котором наконец нашелся свой королевич… Пусть и крестьянских кровей…
Сколько прошло времени? Час? Больше? Чужая и вчера такая желанная женщина продолжала спать — спать в совершенно дурацкой позе, подобрав колени почти к подбородку. Граф машинально выпрямил Светлане ноги и хотел было укрыть простыней, которую нашёл скомканной в изножье кровати, но вместо этого провел рукой по худому белому телу, больше не принадлежащему ему. Затем резким движением все же накинул на Светлану простыню и с тихим стоном отвернулся от кровати, чтобы собрать разбросанную по полу одежду, сознательно избегая частей женского туалета.
Одевшись, Фридрих снова обернулся к кровати: Светлана продолжала безмятежно спать — без тени улыбки: мёртвые во сне не улыбаются, да и ночью их улыбка не несёт в себе солнечного света. Он заставил себя собрать с пола женскую одежду и бросил на кровать одной охапкой. На войне можно носить и грязное, и рваное. В его замке Светлана не задержится даже на одну ночь — для нее он не сможет оставаться радушным хозяином. Больше — нет. Но вместо того, чтобы уйти, Фридрих рухнул на колени и уткнулся лицом в платье с горьковато-приторным кровавым запахом. Если б можно было и его страдания облегчить простым кровопусканием, он обратился бы за помощью к своей сестре милосердия. Фридрих снова скомкал одежду и хотел швырнуть на пол, но фамильная честь заставила его встать и уйти.
В коридоре графу повстречалась растерянная Аксинья, и он приказал маленькой русалке приготовить для Светланы ванну, когда та проснется, и скорым шагом направился в кабинет. Окно оставалось с прошлой ночи открытым. Граф сначала хотел затворить его, но передумал — ему не помешает немного остыть. Он откинулся на подголовник и прикрыл глаза, но тут же открыл их, потому что увидел перед собой лицо Светланы, до сих пор по-детски наивное. Наивное? Больше нет, и не мудрено с такой матерью…