Федор Алексеевич расхохотался, а граф, стиснув темные губы, вернулся к столу и снова принялся перебирать бумаги, даже залез в корзину, куда полчаса назад выкинул разорванный в клочья бракоразводный текст.
— Раду!
Оборотень влетел в кабинет, когда в нем еще не стихло эхо его имени.
— В темнице там царевна тужит, а бурый волк ей верно служит… Ошейник неси!
Раду кивнул и вышел, а через минуту в кабинет вбежал белый волк, держа в зубах кожаный ошейник.
— Что вы удумали на сей раз, внучек? — оживился Басманов.
— Ничего… Раду однажды нашел меня в сундуке, а теперь найдет и Светлану…
Нацепив зверю ошейник, граф подошел к столу, придвинул к себе лист бумаги, написал что-то и свернул записку трубочкой. Затем присел подле волка и привязал бумажную трубочку к ошейнику оторванной от камзола тесьмой. Федор Алексеевич недоуменно поднял брови. Граф хлопнул волка по боку, и Раду стрелой вылетел из кабинета.
— Вы думаете?
— Я ничего не думаю… У нас нет особого выбора. Меньше двух часов до рассвета, и если она действительно не способна…
— Послушайте! — почти закричал Басманов. — В замке много котов?
— Котов? — переспросил граф растерянно.
— Котов, которые гоняют по крышам голубей. Много?!
— Вы думаете, они ее съели?
Басманов от хохота согнулся в три погибели.
— Вы умеете обращаться кошкой?
— Нет! — тут же закричал граф, борясь с желанием выплюнуть ответ в лицо бессердечного прадеда сбежавшей жены.
— И я тоже не умею, а жаль… — отозвался Басманов и достал из-за пазухи вторую фляжку.
— Да вы просто… — Фридрих не договорил, шарахнув себя ладонью по лбу. — Какой же я глупец! — вскрикнул он, хватая со стола томик Тютчева.
— Нашли все-таки! — подскочил Федор Алексеевич, швырнув закупоренную фляжку на диван. — Я же говорил…
Граф вынул из томика тонкий нож для разрезания писем:
— Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся, — И нам сочувствие даётся, как нам даётся благодать.
Он вопросительно посмотрел на Федора Алексеевича, который явно о чем-то задумался, но не дождавшись от него ответа, принялся рассуждать сам:
— Понятно, что я обидел Светлану своими словами, обидевшись на ее слова, сказанные во сне. А должен был пожалеть…
— Ее пожалеет другой! — вдруг оживился Федор Алексеевич. — Где у вас тут православная церковь? Светлана там!
Хмельной упырь пошатнулся, но все же удержался на ногах.
— С чего вы взяли? — едва слышно прошептал граф, вцепившись в стол ставшими совершенно белыми пальцами.
— Ключевое слово — благодать.
Басманов сделал нетвердый шаг к столу и, перегнувшись через него, схватил графа за руку.
— Что вы стоите, как истукан! Она встретит там рассвет с молитвой в надежде, что Он простит ее и примет в свое лоно.
Граф метнулся к раскрытому окну, а через секунду и ворон полетел следом в надежде не отстать от летучей мыши, хоть крылья не особо его слушались. Совсем скоро чёрная птица уселась на деревянные ворота и рухнула вниз, чтобы подать руку графу, который лежал ничком на освященной земле.
— Поднимайтесь! Вас не крестили в православии, так что ничего с вами не случится.
Фридрих приподнял голову: он был жутко бледен, руки дрожали, а на лбу даже выступили крупинки пепла.
— Меня здесь венчали, — голос графа то появлялся, то пропадал. — Во время обряда я упал в обморок, уронил венцы и потушил свечи. Вы же знаете, что это предзнаменование несчастья? Моя жена и ребенок умерли, и теперь Светлана…
Федор Алексеевич нагнулся к вампиру, поднял его с земли за шкирку и под руки, как раненого, выволок за ворота церкви.
— Ждите меня здесь! — сказал он жестко, уже без хмельного звона в голосе. — И не суйтесь в церковь!
Граф покорно кивнул, продолжая сидеть на земле. Федор Алексеевич хлопнул калиткой, в два прыжка одолел церковный двор и вбежал на крыльцо. Дверь оказалась запертой. Он поднял глаза: и окна затворены. Упырь подтянулся на руках и ступил на деревянный выступ, с которого смог заглянуть внутрь церкви: пусто. Спрыгнул вниз и побежал к часовне. Здесь дверь оказалась открытой, но внутри опять было пусто. Федор оглядел свечи — ни одной горящей, святая вода в купели тоже не тронута. Он хотел было выйти, но против воли схватил новую свечку, чиркнул ногтем и зажёг. Постояв немного в темноте часовни с зажженной свечкой в руке, Басманов шагнул к Богородице, поставил свечку и занёс руку для крестного знамения, но, одумавшись, просто поклонился в пояс и поцеловал икону. По телу мертвого тут же прокатилась волна дрожи, а на глазах выступили слезы. Упырь попятился к выходу и вывалился во двор, в спешке даже не затворив дверей часовни.