За оградой Фридрих фон Крок шевелил губами, не сводя затуманенного слезой взгляда с силуэта креста, вырисовывавшегося на фоне тёмного безлунного неба.
— Есть поблизости другая церковь?
Граф вздрогнул от вопроса упыря, хотя и заметил его приближение.
— Католическая только, — ответил вампир, медленно поднимаясь с колен.
— Нет, туда она точно не пойдёт. А православное кладбище, кроме этого церковного, имеется?
Граф опять отрицательно мотнул головой и снова взглянул в небо.
— Через час начнет светать. Давайте проверим замок. Вдруг Раду вернулся.
— Да вон же он… — прошептал Басманов за спиной графа и тут же расхохотался в полный голос. — Нет, ну вы поглядите… Бабы, да будь они неладны!
Фридрих обернулся и замер. По тропинке шли двое: Светлана в серой рубахе по колено и Аксинья, вовсе без рубахи, зато с косой, конец которой был привязан к ошейнику, но не волк вел русалку, а она тащили его волоком за собой.
— Прекратите смеяться, Федор Алексеевич! — крикнула возмущенная Светлана. — Я впервые наслаждаюсь тишиной… Тишиной… Никто не стреляет. Разве это не прекрасно?
Фридрих вздрогнул, поняв, что вопрос предназначался ему, а не замолчавшему, как и просили, упырю.
— Здесь всегда так тихо, — отозвался он и опустил глаза к понурому волку. Записка по-прежнему была привязана к ошейнику. — Вы пошли прогуляться?
— Да… Я давно не гуляла в лесу, не была на озере… Мне казалось, что война везде. А у вас здесь ее нет и впомине.
В словах Светланы графу послышалась горечь: его будто обвинили в дезертирстве.
— Ну, мы пойдём, — послышался хрипловатый шепот Басманова. — У вас есть час… На семейную вражду!
Фридрих подтянул к себе волка и вытащил записку, подцепил ногтем узел и развернул лист, чтобы протянуть Светлане, но замер: под его выведенной чернилами фразой «Я вас люблю» было аккуратно подписано кровью «Ваша С.К.»
Фридрих вскинул глаза на бесстрастное бледное лицо жены, потом перевёл взгляд обратно к записке, свернул ее и сунул в карман камзола, следя за тем, как Светлана трёт своё рассеченное ногтем запястье.
— Вы оставили нож в книге… — проговорил граф ещё более хрипло, чем до того Басманов.
— Я не трогала ни ножа, ни ваших книг…
И то верно — он давно не читал Тютчева и, должно быть, оставил нож между страниц, когда вскрывал последнее фронтовое письмо.
— Я просто гуляла. Я вспомнила, что у меня была ещё одна мечта — чтобы война закончилась. На мгновение я даже поверила, что везде теперь так тихо, как в ваших горах.
— Увы, Светлана… — граф отвернулся и только сейчас заметил, что они остались одни. — Велите им вернуться! Я не снял с Раду ошейник! Он не сможет принять человеческое обличье…
— Я не думаю, что ему это нужно. Он самолично накинул себе на шею хомут, украв Аксинью.
— Она поехала за ним сама.
— В сундуке и связанная? Я знаю правду! Стерпится, слюбится — это не для русской души. Отпустите ее к родному озеру. Ей здесь плохо.
Граф молчал.
— Пусть ваш Раду бежит за ней… А не держит на цепи ее.
— Раду любит Аксинью, что касается самой русалки… — Фридрих осекся. — Право, не наше дело… Вы останетесь со мной? Или я не заслужил ни одного лишнего дня?
Светлана потупилась.
— Скоро рассвет. Один день я буду вынуждена провести с вами, а потом… Я, кажется, уже насладилась миром и тишиной.
Фридрих схватил жену за руку и молча надел ей на палец свой перстень с сапфиром. Светлана так же без слов сжала пальцы в кулак и завела руку за спину, чтобы граф не смог ее поцеловать.
— Счастье на чужих костях не строят, — подняла она на мужа безумно яркие глаза. — Не пришло еще наше время.
Даже лен рубахи не колыхался от свежего утреннего ветерка — все замерло от страшных слов графини фон Крок.
— Помните, Фридрих, я вам про нашего художника рассказывала, Рериха… — неожиданно скороговоркой начала Светлана. — Так вот … Они все сейчас плакаты рисуют для поддержки фронта… Отец все свои лубки достал, передал им, чтобы изучали… Вы вот журнала еще «Лукоморье» не видели, а в нем… Авторы дух армии поднимают, стихи на манер былины складывают… Богатырями воинов наших выводят… Ну, а немцев… Вы уж простите… Врагов они теперь змеем трехглавым изображают…