В единый миг природа онемела — даже сова, и та побоялась ухнуть в лесу, затаившись на ветвях в тревоге, но ответа графа не последовало, и тогда Федор Алексеевич продолжил:
— Я могу просто разжать пальцы и сбросить лишний билет с крыши.
— Так значит, всего лишь за этим вы вытащили меня на крышу? Напрасно… Я не стану удерживать Светлану силой и нарушать наш с ней сорокалетний договор. Что касается Аксиньи, то это дело Раду, ехать с ней или нет… Волк тоже спокойно уместится в ящике в багаже. Так что, смею вас заверить, вы могли бы спокойно поговорить и со своей внучкой, и с моим Раду, и с вашей русалкой без моего участия. К чему говорить со мной? Я не прикую жену к себе цепью, хотя о таком моем желании вам прекрасно известно. Или же вы изволите поставить меня перед фактом, что не позволите русской упырьше остаться во вражеском лагере?
Сорвавшийся на тревожный свист ветер унес последние слова графа фон Крока к темным вершинам гор.
— За сим спешу откланяться.
Фридрих взмахнул плащом и начал спускаться по склону крыши к самому краю, чтобы спрыгнуть на крепостную стену.
— Да полноте, Фридрих! — поспешил остановить его нахохлившийся Черный Ворон. — Вы дуетесь аки выставленное за дверь дитятко… Боже правый, и это трехсотлетний вампир! Да ничего я не предусмотрел, просто передышку сделал в Будапеште и стянул пару билетов на поезд — тиснение золотое на них, как видите! Ну не в моих, видать, силах в вороньем обличье совладать с животными инстинктами…
Граф уже дошел до последнего ряда черепицы, но обернулся, взмахнув плащом, точно крылом летучей мыши.
— Мы с женой поговорили и не имеем друг к другу никакой претензии.
— Я, право, не понимаю вас…
— Да откуда ж ворону понять летучую мышь! Ведь я ни животное, ни птица. И скажу больше — я теперь не вампир, но, увы, и не человек… Я просто влюбленный дурак, и ничего не могу с собой поделать… И поверьте — я счастлив. Но откуда ж вам знать о светлых чувствах с вашим-то послужным списком!
— Да куда ж мне! — зло бросил в ночь Федор Алексеевич и тоже шагнул к краю крыши. — Закончится эта бойня, попрошу у вас совета, как стать счастливым с законной супругой…
— И начнется другая война, когда брат на брата пойдет, — так же грубо перебил граф, когда на последних словах красный шагреневый сапог гостя сравнялся с его начищенным до блеска черным. — А потом отцу родному страна жаловаться станет на кума-свата, а потом супротив врага вновь плечом к плечу двинет силу ратную, а потом…
— А потом вы будете счастливо жить с законной супругой! — рявкнул Федор Алексеевич и даже поднял руку, словно возжелал ударить графа в грудь, но быстро спрятал обе руки за спину. — И нас, кровососов, порой чутье подводит… Авось и через сорок лет не будет вам счастья. Да и как вы смеете о судьбе Руси рассуждать, с вашей-то немецкой кровью…
— Я — трансильванец! И совсем не желаю подхватить вашу семейную патриотическую лихорадку. Если моя жена решит покинуть меня, я сам провожу ее в Петроград. Так что можете воспользоваться вторым билетом по своему усмотрению.
— Ну, Фридрих… Вы снова развели тут трагикомедию в балаганном стиле… Я совершенно не понимаю собственную внучку, которую нянчил с пеленок. Я же покупал ей билет на поезд, отходивший из тогда еще Санкт-Петербурга в Будапешт, но она не поехала с вами, хотя рыдала на вокзале. Она вам об этом не рассказала, нет? Знаете, у нас женщины и в литературу полезли, и даже в аэропланы, а вот о семье позабыли как-то… Мы с патриотизмом в мужской компании как-нибудь уж справимся. Неужто вы не можете заставить ее остаться?
Граф смерил упыря холодным темным взглядом и отвернулся к луне.
— Кто его знает… Может и могу, но не желаю. Это для вас женщина — вещь, которую за ненадобностью можно заточить в монастырь.
Он вдруг отдернул кружева и протянул Басманову руку, на которой кровью Светлана написала — видимо, когда проснулась среди дня, а он счастливо спал — следующие строки:
— Было душно от жгучего света, а взгляды его — как лучи. Я только вздрогнула: этот может меня приручить. Наклонился — он что-то скажет… От лица отхлынула кровь. Пусть камнем надгробным ляжет на жизни моей любовь. Ахматова… Говорил же, не уходят русские женщины, не оставив записки…
— В чем на этот раз вы меня обвиняете? — сухо выпалил граф, сжимая руки в кулаки.
— Вам бы, Фридрих, настойку пустырника в кровь капать, помогает… Вот попробуйте! — Басманов вытащил из-за пазухи новую фляжку. — Не святая вода, еще лучше… Не побрезгуете со мной еще и по проверенному веками обычаю породниться?