— Майор Планк.
— Его присутствие мешало, он непременно желал описать во всех подробностях ритуалы плодородия у туземцев Бонго на берегу Конго. Ритуалы эти настолько непристойны, что нет слов, можешь мне поверить. Потом он все-таки ушел, и тогда я завел речь о своем деле. Но ничего хорошего из этого не получилось. Кук заявил, что не даст ни пенни.
Я задал Орло вопрос, который давно уже меня интересовал. Не то чтобы я так уж беспокоился о финансовом положении Орло, но мне казалось, что тут требуются разъяснения:
— На каких условиях находятся у Кука твои деньги? Неужели он может их держать у себя, сколько хочет?
— Может, пока мне не исполнится тридцать.
— А сколько тебе сейчас?
— Двадцать семь.
— То есть через каких-нибудь три года…
И тут я на миг увидел перед собой прежнего Орло Портера, который жаждал выпустить мне кишки голыми руками. Не скажу, что у него появилась пена на губах, но он явно был близок к этому.
— Да не желаю я ждать целых три года, черт побери! Знаешь сколько мне платят в страховой компании? Жалкие гроши. Едва хватает свести концы с концами. А я люблю красивые вещи. Хочу жить с размахом.
— И чтобы квартира в Мейфэр?[132]
— Да.
— И каждый день шампанское?
— Вот именно.
— И «Роллс-Ройс», да не один?
— Да, тоже хочу.
— Ну и, само собой, чтобы было что подкинуть бедному пролетариату. Отдадим другим, что не нужно нам самим.
— Мне нужно все.
Я просто не знал, что на это сказать. Мне еще никогда не случалось разговаривать с коммунистом, и я был очень удивлен, что он, оказывается, вовсе не так уж горячо сочувствует бедному пролетариату, как я думал. Хотел было я посоветовать ему, чтобы он был поосторожнее, а то как бы в Кремле не пронюхали про его крамольные речи. Но решил, что меня это не касается, и сменил тему.
— Кстати, Орло, — спросил я, — а как ты здесь оказался?
— Ты что, не слушал меня? Я пришел потолковать с Куком.
— Я спрашиваю, как случилось, что ты свалился в бассейн?
— Я не знал, что тут бассейн.
— Мне показалось, ты бежал со всех ног. Из-за чего была такая спешка?
— На меня напала собака, и я от нее убегал.
— Здоровый такой пес со стоячими ушами?
— Да. Ты его знаешь?
— Мы знакомы. Но он вовсе не собирался на тебя нападать.
— Он на меня прыгнул.
— Это чисто дружеский жест, он на всех прыгает. Такая манера выражать свое расположение.
Орло с облегчением глубоко вздохнул. Он бы вздохнул еще глубже, если бы не поскользнулся и не исчез под водой. Я пошарил в воде и вытащил его на поверхность. Он поблагодарил.
— Рад помочь, — откликнулся я.
— Берти, у меня отлегло от сердца. Я все думал, как мне невредимым добраться до гостиницы.
— Могу подвезти.
— Нет, спасибо, не надо. Теперь, когда ты раскрыл мне глаза на чистоту намерений этого пса, я, пожалуй, пойду пешком. А то еще простужусь. Кстати, Берти, объясни мне одну вещь. Что ты-то здесь делаешь?
— Так, бродил по окрестностям.
— Я страшно удивился, что ты плаваешь в бассейне.
— Ничего странного. Просто захотелось освежиться, Орло, всего-навсего.
— Ясно. Что ж, спокойной ночи, Берти.
— Спокойной ночи, Орло.
— Я могу быть уверенным, что у тебя точная информация относительно этого пса?
— Вполне, Орло. «Прекрасна жизнь его, и все стихии соединились в нем как надо», — припомнил я изречение Дживса.
Когда спустя несколько минут я вылез из бассейна и направился туда, где оставил автомобиль, с меня ручьями стекала вода, но сердце в груди радостно пело. Разумеется, ему бы еще следовало обливаться кровью из жалости к Орло, поскольку я понимал, как нескоро он обзаведется теми красивыми вещами, о которых мечтает. Но по случаю того, что я отделался от кошки, почти не оставляло места для сочувствия бедам ближних. Каюсь, я печалился об Орло не больше, чем он о бедном пролетариате.
На фронте Кука воцарилось спокойствие. Генри и его соратник не подавали признаков жизни. Пес, пообщавшись с Орло, где-то свернулся клубочком и заснул сладким сном.
Я ехал по дороге. Песня, звучавшая в моем сердце, достигла фортиссимо, когда я вылез из машины у дверей «Уютного уголка», и сразу же с хрипом оборвалась. Что-то мягкое и пушистое потерлось о мою ногу. Я посмотрел вниз и разглядел в темноте знакомое животное семейства кошачьих.
Спал я, что называется, урывками (правильное ли слово, надо будет уточнить у Дживса), крутился, переворачивался, будто балетный танцор, и ничего удивительного, ведь я был зажат «жестокими тисками обстоятельств»,[133] как говорит в таких случаях Дживс. На сей раз их хватка была особенно жестокой, нечего было и пробовать вырваться каким-нибудь простым способом, например отплыть в кругосветное путешествие и отсутствовать до тех пор, пока гроза не минует.
133