Закурив сигарету после завтрака, я настроился на философский лад. Вошел Дживс убрать со стола, и я рассказал ему новости:
— Симла взяла приз на скачках, Дживс.
— В самом деле, сэр? Рад слышать.
— А тетя Далия получила удар по носу пробкой от шампанского.
— Сэр?
— Когда в доме у Брискоу праздновали победу.
— А, понимаю, сэр. Мучительное испытание, но, несомненно, чувство удовлетворения от удачных финансовых приобретений позволит миссис Траверс мужественно пережить его. Тон ее сообщения был бодрым?
— Письмо написал дядя Том. И вот что он приложил к своему посланию.
Я протянул Дживсу газетную вырезку, и содержание заметки вызвало у него глубокий интерес. Его бровь поднялась по крайней мере на одну шестнадцатую дюйма.
— Драматичный поворот событий, Дживс.
— Чрезвычайно, сэр. Но я не уверен, что в полной мере согласен с вердиктом судей.
— Нет?
— Я бы квалифицировал этот эпизод как стихийное бедствие.
— Слава Богу, не вы принимали решение. Страшно подумать, что натворила бы тетя Далия, сложись все иначе. Представляю себе, как она подкладывает ежей в постель майору Уэлшу и выливает из окна ведро воды на адмирала Шарпа и сэра Эверарда Бута, а в итоге ее приговаривают к двухнедельному тюремному заключению без права замены штрафом. Я бы не выдержал этого и через два дня свалился с нервным истощением. В Мейден-Эгсфорде и без того трудно было избежать нервного истощения, — продолжал рассуждать я, так как на меня нашел философский стих. — Вы когда-нибудь размышляете о жизни, Дживс?
— Случается, сэр, на досуге.
— И что вы о ней думаете? Вам не кажется, что порой у нее бывают странные заскоки?
— Можно и так сказать, сэр.
— Вся эта путаница, когда то-то и то-то кажется вам тем-то и тем-то, хотя на самом деле это вовсе не так. Вы меня понимаете?
— Не вполне, сэр.
— Возьмем простой пример. На первый взгляд Мейден-Эгсфорд казался типичной тихой гаванью. Вы согласны со мной?
— Да, сэр.
— Тишь да гладь да Божья благодать, домики, увитые жимолостью, всюду, куда ни кинешь взгляд, розовощекие деревенские жители. Вдруг маски сорваны, и жизнь в нем оборачивается настоящим адом. За миром и покоем нам пришлось убежать в Нью-Йорк, и только тут мы их обрели. Здешняя жизнь течет размеренно и безмятежно. Ничего не происходит. Разве нас ограбили?
— Нет, сэр.
— В нас стреляли какие-нибудь молодчики?
— Нет, сэр.
— «Нет, сэр» — точнее не скажешь. Мы не ведаем тревог. И я объясню вам, почему. Здесь нет теток. И прежде всего, нет моей тетки миссис Далии Траверс из Бринкли-Мэнор, Маркет-Снодсбери, Вустершир, от которой нас теперь отделяют три тысячи миль. Поймите меня правильно, Дживс. Я люблю родную старушенцию. Можно сказать даже, глубоко ее чту. Никто не станет утверждать, что с ней скучно. Но у нее нет моральных устоев. Она не делает различия между тем, что можно и чего нельзя. Если ей взбредет что-то в голову, она не спрашивает себя: «А как посмотрела бы на это Эмили Пост»,[140] и просто-напросто делает, что ей вздумается, как, например, в этой истории с кошкой. Знаете, в чем беда теток как класса?
— Нет, сэр.
— Они не джентльмены, — мрачно заключил я.
140