Я взял рукопись и заверил женщину, что мы что-нибудь придумаем. В душе я верил ей, потому что начальник мой был человеком особенным. Взять хотя бы тот случай, когда по его просьбе тульские умельцы смастерили патронную ленту для его револьвера. Он сам нарисовал чертеж и разработал проволочное скрепление патронных звеньев. Зато потом на офицерских соревнованиях он поразил всех, двадцать раз выстрелив из нагана без перезарядки. И он же свое изобретение забросил, как неперспективное. Вдаль человек глядел, а из игрушек всяких потом получаются очень даже дельные вещи.
Надо сказать, что мне тоже нужно свои записки о моей работе посмотреть. Когда меня назначили в качестве секретаря к штабс-капитану Туманову, то вызвали меня в секретариат Главного штаба, а там в небольшой комнатке меня ожидал начальник жандармского управления по Главному штабу полковник Петровас Сергей Васильевич. Пригласил присесть, налил стакан чая с сушками и давай ворковать, что я чуть ли не самый лучший унтер-офицер, которому доверили важную задачу по охране и сохранению секретов, известных моему новому начальнику, и что я должен помочь жандармскому управлению в вопросах безопасности и борьбы с ворогами, которые собираются украсть наши секреты.
Что тут сказать полковнику? Не будет же старший унтер-офицер, старший писарь говорить, что типа я не стукач и стучать на своего начальника не собираюсь. Тут моя карьера и была бы спета, уехал бы рядовым куда-нибудь в Туруханский край охранять штабеля дров.
— Так точно, — говорю полковнику, вскочив со стула.
— Да ты сиди, братец, — ласково так говорит он, — настояться еще успеешь. Тут только закавыка такая: мы не можем подойти к его благородию господину Туманову и сказать, что у вас не все в порядке. Нам нужно какое-то основание, а вот этим основанием будет твой сигнал.
— Понял, — сказал я, — а этот сигнал как, свистком или маханием руки подавать?
— Экий какой ты бестолковый, братец, — терпеливо сказал полковник, — сигнал — это записка, написанная тобой, в которой ты подробненько все и опишешь. А я тебе списочек вопросов дам, которые нас интересуют.
— Да как же так? — возмутился я. — Я все напишу, а канцелярские все прочитают, и пойдет обо мне слава, что я на своего начальника доношу. Нет, я так не согласен. Вы вопрос задавайте, я вам все расскажу, а писать ничего не буду. Любой мою бумагу возьмет и скажет, вот он какой старший писарь Терентьев Христофор Иванович.
Я давно понял, к чему клонит полковник, и просто издевался над ним, изображая из себя наивного простачка.
— Да ты не бойся, братец, — уговаривал меня полковник, — никто твою фамилию и имя не узнает, так как ты напишешь другую фамилию.
— Какую другую? — деланно изумился я.
— Какую себе придумаешь, — сказал полковник. — Вот тебе бумага, бери ручку и пиши. Подписка. Я такой-то и такой даю настоящую подписку жандармскому управлению Главного штаба в том, что буду добросовестно сотрудничать в охране государственных и военных секретов. В целях конспирации все свои донесения буду подписывать псевдонимом… А вот сейчас выбирай себе фамилию, — сказал полковник Петровас.
— Любую? — переспросил я.
— Любую, — подтвердил полковник.
— Халтурин, — сказал я.
— Нет, давай другую, — сказал Петровас.
— Чего так? — не понял я.
— Не надо выбирать фамилии террористов, — сказал он.
— Ну, тогда Колумб, — сказал я.
— А это еще что за хрень? — начал свирепеть полковник.
— Ну, я Христофор, а фамилию, значит, придумал Колумб, тот, который Америку открыл, — сказал я.
— Ну, вот что, грамотей, пиши фамилию Разин, раз тебя все на разбойников да на иностранцев тянет, — сказал жандарм.
Я написал и расписался. Полковник расписочку так аккуратно промокнул мягкой бумагой и в папочку положил.
— Запомни, с этого дня ты Разин и не вздумай никому говорить об этом, а то за разглашение государственных секретов ответственность имеется вплоть до каторжных работ.
В течение последующих трех месяцев я трижды встречался с полковником Петровасом и докладывал ему, кто приходил к штабс-капитану Туманову и какие чертежи приносили ему на рассмотрение. Эка невидаль, в канцелярии все это занесено в журналы учета документов, а список посетителей ведется в книге учета. Возьми эти журналы и делай выписки, если так тебе это нужно.
— Это все хорошо, — говорил мне полковник, — но мне нужно знать, какие они речи ведут, как ругают правительство и государя нашего императора с его супругой. Вот что самое главное.