— Оль… — я отвел ее в левое крыло вестибюля, где стояли огромные керамические горшки с пальмами, и обнял там, больше не говоря ни слова.
— Ладно, Саш. Я знаю, что она тебе нужна. Знаю, что ты… — она увернулась от моего поцелуя, но со второй попытки я поймал ее губы.
— «Что я»? — продолжил я ее слова, — ну говори, «что я»?
— Ты — самец, извини за вульгарно-биологическое сравнение. Матерый такой самец, — ее глубокие как небо глаза смотрели на меня с усмешкой. — И мне это отчасти нравится. Но до тех пор, пока я знаю, что я — твоя самая первая, неоспоримо лучшая. Не забывай меня радовать этим приятным знанием, подтверждай его, и я буду терпеть твою Ленскую.
— Ты самая-самая матерая самка, — я рассмеялся, жадно прижав ее к себе.
— Дурак! Все, хватит, мне надо поскорее попасть в Тверской. Сейчас дороги загружены, — она разжала мои руки. — И смотри не проспи! В пять утра чтобы был на стоянке! — напомнила она.
Странно, но мне с Ольгой становится комфортно. Раньше я даже вообразить не мог, что княгиня Ковалевская может быть такой понятливой и милой. Мне казалось, что я буду жить рядом с ней в постоянном напряжении от перепадов ее настроения, от ее капризов, а она рядом со мной вон как изменилась. Знаю, что Ковалевская изменилась не только для меня, но и для себя лично. Оля — большая умница. Она призналась, что работает над собой по методике какого-то известного алтайского психолога, осознает свои капризы, которые ей самой часто мешают чувствовать себя комфортно и быть в согласии в душе. Пожалуй, она единственный из знакомых мне в этом мире людей, которые ставят цель сделать себя лучше, совершеннее.
Ленская…
Проводив Ольгу взглядом, я увидел актрису, стоявшую напротив меня и улыбавшуюся.
— Уже думала, твоя княгиня передумала тебя отпускать, — сказала Светлана. — Слишком цепко она тебя обнимала.
— Не поверишь, сказала, что желает мне нескучно провести время с тобой, — я поднял со скамьи школьную сумку, готовый следовать за актрисой.
— Тогда мне придется очень постараться, — сказала она, хитренько улыбаясь и поглядывая на меня так, что не осталось ни капли сомнений, что она постарается и какие будут эти старания. — Я сегодня на «Электре», — добавила она. — Папа проявил милость — вернул ключи. Только теперь мне нельзя возвращаться домой позже десяти. И еще нужно быть хорошей девочкой. Только не знаю, что это означает.
— Ты очень хорошая девочка, можешь так и передать папе, — я поцеловал ее в губы, взял за руку, мы вышли из школы и направились к стоянке.
К театру Эрриди — большому краснокирпичному зданию, занимавшему значительную часть квартала в Печатниках — мы подъехали со стороны Новобронной. Отсюда до главного театрального входа и до служебного нам пришлось бы пройти намного дальше, чем от площади Лицедеев, но Ленская объяснила такой выбор парковки тем, что с той стороны здания места почти всегда заняты. Не выходя из эрмимобиля, я вошел в сферу второго внимания, и просканировал пространство на возможные угрозы. Здесь вроде бы все было спокойно. А вот интуиция что-то мне нашептывала. Что-то было не так, но я пока не мог понять, что именно — слишком тих был во мне голос моего невидимого стража. Неприятное чувство чьего-то присутствия или слежки, я начал испытывать с того момента, как мы отъехали от школы. Особо оно усилилось, когда мы на полной скорости мчались по Верховой. Я даже оглядывался, пытаясь распознать, нет ли за нами хвоста с братьями Гришко в салоне. Но нет, хвоста не было или он держался на почтительном расстоянии. И уже за мостом в Печатники я понял, что интуиция указывала на присутствие чего-то нежелательного вовсе не в физическом мире. Нечто этакое имелось на тонком плане, при чем в непроявленной форме. Гера? Аполлон? Ответа нет, есть лишь тревога.
— Саш, ты чего? — Ленская закрыла двери эрмика и с непониманием посмотрела на меня. — Нравится наш театр?
Актриса подумала, что я стою, задрав голову, разглядывая фасад. Фасад с этой стороны ничем примечательным не выделялся: относительно высокое здание из красного кирпича постройки примерно тридцать девятого века, то есть ему примерно лет четыреста. Стрельчатые высокие окна, под выступающим карнизом черный фриз с изображением мифологических существ западной культуры, большей частью горгулий и грифонов.