— Ты, Геннадий Ильич, однако… можно подумать, не убийство расследуешь, а действительно — собираешься написать роман! Да у Лисовского, чтобы не пойти на день рождения, могла быть тысяча и одна уважительная причина! Особенно — одна! Его здоровье. Как-никак — два инфаркта…
— Всё, Юрий Викторович, верно… Лисовский дышал на ладан… И тем не менее… чёрт! Мешает как гвоздь в ботинке! Однако — увы. Ты, к сожалению, прав. Жизнь — не книга: всех концов всё равно не свяжешь. С Лисовским придётся пока погодить. На сейчас главное — Долгов. Итак: что мы на него имеем?..
Брызгалов встал из-за стола, прошёлся по комнате, размял чересчур плотно набитую сигарету, чиркнул спичкой и, затянувшись, открыл окно — бодрящая сентябрьская прохлада проникла внутрь, вытесняя мало-помалу нездоровый воздух служебного помещения. Полной грудью вдохнув осеннюю свежесть, Геннадий Ильич обратился к Анисимову вовсе не с продолжением прерванного разговора:
— Эх, Юрий Викторович, сейчас бы в лес! За опятами! Ты, случайно, не в курсе — в этом году с урожаем как? Есть знакомые грибники?
— А что, Геннадий Ильич, если есть — напросишься к ним в компанию?.. Да… лес, грибы, осень… но я бы, знаешь, не за опятами… Ей Богу, в следующие выходные — конечно, если не помешают ни дождь, ни полковник Зубов — махну на денёк в деревню. А может — и на два. К тёще — на шашлычки. Из сентябрьского барашка.
— Искушаешь, Юрий Викторович, да? Чтобы на всю служебную канитель мне захотелось махнуть рукой? А ведь и хочется! Ох, как хочется! И Бутова, и Сазонова, и убившего их мерзавца послать подальше — и в лес! За опятами! А надо — будь он неладен! — к Алексею Дмитриевичу…
Проветрив комнату, Брызгалов закрыл окно и, будто бы отгородившись стеклом от вольных мыслей, опять заговорил о работе.
— Стало быть — Долгов… Что мы на него имеем?.. Показания Люмбаго, Аллы Анатольевны, Пушкарева и Свиристянкина — не впечатляет… Что ж — сориентируемся по ходу. Значит, Юрий Викторевич, так: "мозговой штурм" нам в основном не удался… нет, Сазонов, "Надежда", "Лотос" — кое в чём мы с тобой молодцы, однако в целом… сачкануть ни хрена не выйдет… ладно! Завтра с утра поработаем со свидетелями. С каждым, из бывших на юбилее Долгова. А сейчас, Юрий Викторович, я к экс-адвокату, а ты… нет, тебе к Долгову со мной не стоит… с Алексеем Дмитриевичем — лучше один на один! Так что, Юрий Викторович, до завтра.
Анисимов, попрощавшись, вышел из кабинета — Геннадий Ильич позвонил Долгову. Удачно. Бизнесмен оказался: во-первых, дома, во-вторых, трезвым и, в-третьих, склонным принять Брызгалова.
(Нет, Геннадий Ильич, зачем же по телефону. Разговор у нас наверняка будет долгим, а сегодня как-никак выходной, так что, если, разумеется, вас не затруднит, давайте ко мне. Посидим, посумеричничаем, покалякаем.)
Вопреки ожиданиям Геннадия Ильича, Долгов не стал темнить относительно культурно-просветительного центра творческой молодёжи "Надежда", а на все возражения морального порядка ответил с изрядной долей обезоруживающего цинизма:
(Говорите — рабовладельческий? Правильно! Спрос, как известно, рождает предложение, а потребность в вышколенных рабынях в известных кругах нашего общества есть — и немалая. Конечно, отчасти она удовлетворяется за счёт жён, любовниц, прислуги, но это — не то. С жёнами — вообще — более-менее удаётся справляться только выходцам из криминальных кругов, для которых женщина не человек по определению. Любовница может быть лишь сексуальной рабыней — в бытовом плане она не годится на эту роль. Прислуга — всем понемножку и никем в должной степени. Нет, чтобы получить универсальную рабыню, нужна длительная, квалифицированная подготовка. Почему, именно, универсальную? А как же! Ведь иметь возможность из женщины, как из воска, лепить свой идеал — это же заветная мечта большинства мужчин! Пылкую любовницу, послушную "дочку", исполнительную прислугу — в одном лице! Покорную, всегда и на всё согласную! Да каждый второй мужчина ради такой возможности не задумываясь продаст душу! Но ведь и женщины! Тоже ведь каждая вторая согласна быть игрушкой в руках обеспеченного мужчины! Так что — всё добровольно. Законов — во всяком случае, писаных — никто нарушать не собирался. А ханжи и моралисты пускай заткнутся — бизнес есть бизнес.)
Слушая пламенную проповедь Долгова, Геннадий Ильич почти восхищался красноречием, ловкостью и беспринципностью бывшего адвоката: "Такой при любой власти не останется без куска хлеба с маслом! Если надо, всегда сумеет защитить не то что рабство, а даже и людоедство! Да, теперь, я, кажется, понимаю, почему Игорь Олегович не сразу принял его предложение. Не потому, конечно, что не хотел допустить профанации своих идей — вздор! Алле Анатольевне это во сне приснилось! Нет, боялся, что Долгов его вместе с центром проглотит и не подавится! И, надо сказать, резонно боялся. А что, если?.."