Тук.
Глухой звук, отозвавшийся во всем теле.
Тук.
Сердце вновь стало биться.
Тук.
Отис, словно зомби, с остекленевшими глазами и маской из удивления напополам со страхом, застывшей на лице, шагнул на тропу, ведущую его к цели.
Тук.
Ноги медленно, но неотвратимо несли его к тому, что он так жаждал и так боялся увидет. Странно, но ни одной мысли о том, чтобы убежать, вернуться на песчаный пляж, попытаться как-то выбраться с острова морским путем, не крутилось в хаосе, которое представляло собой сознание человека, идущего по тропе.
Тук.
Деревья величаво расступились, открыв взору бескрайнюю гладь огромного озера в самом центре острова.
Тук.
Голова Отиса склонилась над зеркальной поверхностью воды, отразившей его лицо, бледную синь небес, пальмы на берегу… Тут изображение дрогнуло и растеклось, словно воск, комкаясь, неимоверно искажаясь, принимая уродливые формы… и медленно, чудовищно медленно открывая то, что было скрыто. А когда все метаморфозы завершились, и Отис наконец увидел, что собой представлял райский островок на самом деле, измученное сознание окончательно угасло. Нечеловеческий крик, огласивший окрестности, был подхвачен попугаями, издававшими каркающие, свистящие и хрипящие звуки, породившие все вместе фантастическую какафонию, настоящую симфонию хаоса…
Голос пришел из ниоткуда, разрушил сплетение звуков, как человек, походя рвущий досаждающую ему паутинку, и грубо ворвавшийся в сознание Отиса, заодно вытащив оное за шкирку в реальный мир. В гудящей как колокол голове, мучительно, как железом по стеклу, проскрежетало «Ваше время вышло!», каждое слово, будто гвоздь в крышку гроба.
А через миг все померкло.
— Ловко. Заставить его самого нырнуть с головой в омут, а самому остаться в стороне, не замочив ног.
— Вовсе нет. Это его собственный выбор. Он сам этого захотел.
— А даже если так — разве он знал, что его ожидает? Разве знал, на что идет? Разве ты сказал ему все?
— Знал. И сказал. У него был выбор между плохим и очень плохим. И он выбрал второе, потому что первое было еще хуже.
— Значит, ты просто сыграл на его чувствах, воспользовался его болезненным самолюбием. Он не мог не принять, брошенный тобою вызов…
— Какая самооценка, какой вызов? Полноте… Не думай обо мне слишком плохо. Человек шел к тому, что уготовано ему судьбой, все это время, а ты «заставил», «подтолкнул»… Сам он себя подтолкнул, а потом, когда начали возникать сомнения, и заставил. Ты знаешь, что я не вру.
— Да… Все что ты сказал — правда.
— Скорее истина… Ты ведь знал это с самого начала.
— Ага. И ты тоже. Только зачем тогда оправдывался?
— Я не оправдывался… А вот почему ты мне задавал эти вопросы?
— Сам знаешь, Правила… Не нам их менять.
— Ты прав, не нам…
Потолок комнаты был ослепительно белым. Стены тоже. Отис открыл глаза, закрыл, открыл вновь, рука непроизвольно дернулась, вцепившись в халат, который был одет на голое тело.
«Сон, это был просто сон…»
Отис скосил глаза в сторону. Вид его одежды, аккуратно сложенной и лежащей на стуле, действовал успокаивающе. Родная реальность ощущалась всем телом, всеми органами чувств, нечто стабильное и почти вечное, якорь для души, на миг погруженной в пучину хаоса.
Отис приподнялся на кровати и тут же чуть не упал, застонав от внезапно навалившейся слабости. Это продолжалось меньше минуты, а затем бесследно исчезло, оставив лишь легкое головокружение.
«Что за чертовщина? Сначала сны, которые не похожи на сны. Затем я лишился всех сил… пусть ненадолго, но ведь и никаких проблем со здоровьем у меня отродясь не было!»
Погруженный в вялое течение своих мыслей, Отис, не осознавая, что и зачем делает, переоделся в свою одежду, вышел через прямоугольное отверстие в стене и попал в коридор. Только теперь он понял, для чего на стенах, через равные промежутки, были прикреплены поручни, и очередной приступ слабости не застал человека врасплох. Висеть, уцепившись руками за железку, не самое лучше времяпровождение, но все же гораздо приятнее, чем беспомощно растянуться на полу, пусть и чистом на вид — да только, кто знает, насколько он стерилен?