Хорна села, так высоко закинув ногу на ногу, что отшельник заложил бы душу дьяволу.
Это невозможно… — уверила она. — Я не вижу вашей вины…
— Однако все очень просто. Заявляя о том, что Франция состряпала заговор с целью свержения хартумского режима, генерал-президент наносит сокрушительный удар нашему престижу в арабском мире. Высокопоставленного дипломата направляют в Хартум, чтобы попытаться уладить дело. Я его сопровождаю… и вдруг исчезаю с главным заговорщиком, вашим несчастным другом или возлюбленным, не знаю, как правильней сказать по-английски, капитаном Загари.
И тогда меня обвиняют в том, что я сорвал попытку примирения, и поскольку нужен козел отпущения, его находят. Как видите, ничего сложного.
— Да, действительно, печальная ситуация, — совершенно серьезно признала Хорна Мейсон. — Но что же Франция «намеревалась делать на этой галере», если позволительно обратиться к театру французского классицизма?
Фредерик Лемуан не мог скрыть раздражения.
— Мисс Мейсон, — сказал он, — раз я пришел к вам сегодня вечером, значит, я серьезно все взвесил. Направляясь к вам, я рассчитывал на ваш… ум. Не разочаровывайте меня.
Она изобразила удивление:
— Что вы хотите этим сказать, господин Лемуан?
— Только то, что вы выезжали в Хартум с разведывательным заданием. Заполучив шурина генерала Салах Эддин Мурада, вы подготовили операцию: познакомили его с лжедоктором Равено, якобы представлявшим Францию. У нас есть только две возможности: или вы намереваетесь играть в прятки, в таком случае я, с вашего позволения, откланяюсь, поскольку у меня есть более интересные занятия, или же мы будем вести себя, как подобает серьезным людям, и попытаемся вместе отыскать решение.
Видите ли, мисс Мейсон, я считаю вас профессионалом. А раз мы представляем одну профессию, то, полагаю, бессмысленно терять время и ходить вокруг да около.
Пока Фредерик произносил свой монолог, лицо Хорны все больше напрягалось, взгляд становился все жестче. Она почувствовала, что имеет дело с необыкновенным человеком, обладающим несгибаемой волей. Но и она наделена незаурядными качествами. Теперь она, даже не пытаясь притворяться, прямо встретила его взгляд.
— Пусть будет так, — сказала она. — Вы сами этого хотели. Почему вы помогли Загари бежать? Зачем понадобилось бессмысленно рисковать, ведь суданская полиция и армия шли за вами по пятам? Вы хотели заставить его заговорить и с его помощью найти Равено, или я ошибаюсь?
Он мысленно воздал ей должное. Партия будет сложнее, нежели он предполагал, но, с другой стороны, это открывало перед ним новые перспективы. Он наклонился, будто желая откланяться.
— Завидная логика, — похвалил он. — Направляясь сегодня вечером к вам, я не сомневался, что вы придете именно к такому заключению, вполне очевидному, если учесть, что вы заранее меня причислили к определенной категории. И тем не менее истина несколько отлична от ваших выводов. Спасать вашего друга Загари от наказания генерал-президента было для Франции делом заведомо неблагодарным. Я полагаю, что вы хорошо разработали операцию, но мы всегда можем опровергнуть доказательства, которые Судан, вероятно, выдвинет в подтверждение своих обвинений.
— Возможно, — допустила Хорна Мейсон, — но зло свершилось. А люди всегда думают, что дыма без огня не бывает.
— Правильно, — признал Фредерик. — А с другой стороны, я даже и в мыслях не могу допустить, что вы и ваши друзья упустили самое главное. Если нам вполне по силам опровергнуть ложные доказательства, то, уверен, было бы совершенно невозможно раздобыть достоверные доказательства вашего участия в заговоре.
Настал черед молодой женщины одобрительно кивнуть. Они словно обменялись приветствием, как рапиристы перед очередной схваткой.
— И тем не менее я не снимаю свой вопрос, — сказала она. — Почему вы помогли Загари бежать?
— Мне кажется, вы сами могли бы догадаться о причине, — ответил он саркастически. — Он мне заплатил.
Воцарилось долгое молчание. Хорна словно получила удар под дых. Фредерик не ошибся, полагая, что ее мнение о нем раз и навсегда сложилось и он отнесен к категории неподкупных высших офицеров западных секретных служб, которым не свойственна продажность восточного мира.
Лемуан почувствовал ее растерянность, и, хотя она, вероятно, играла совсем небольшую роль в дорогостоящей постановке и была незначительным винтиком отлаженного механизма, в борьбу с которым вступил полковник, он осознал, насколько важно для дальнейшего развития событий склонить ее на свою сторону.