К счастью, Иниэс был той книгой, которую Питер мог читать не торопясь. Интерес к политике пробудил в его друге сенатор Маккарти, и Иниэс делил теперь свое время между Вашингтоном, где он помогал издавать журнал, и Нью-Йорком, где он жил с детской докторшей-психиатром с дефектом речи. И ни на минуту не переставал писать. Недавно он вызвал большой шум, объявив, что, поскольку либералы уже по определению являются мазохистами, в противовес им всегда должен найтись садист с бичом в руке. Это значило, что Маккарти был не только необходим, но и достоин восхищения, поскольку взаимодействие либералов и маккартистов способно оздоровить общество, а именно к этому надо стремиться. Хотя Питер питал отвращение к таким эмоциональным построениям, он понимал, что они пользуются большим успехом в эпоху обожествления страстей, и думал, что с течением времени неизбежно расширится пропасть между теми, кто чувствует, и теми, кто думает, или же, скорее, просто между теми, кто думал, что чувствует, и теми, кто чувствовал, что думает. Размышляя об этом, он изучал показания Билли Торна.
Билли Торн согласился дать показания комиссии. Он согласился также не настаивать на Пятой поправке к Конституции, поскольку, по словам адвоката комиссии, хотел «чистосердечно во всем признаться». Что он и проделал. На протяжении двадцати страниц своих показаний он назвал всех своих знакомых в правительственных учреждениях, которые были или могли быть коммунистами. Питер швырнул листы показаний Торна на прикрытую простыней возвышенность своего живота.
— Почему он это сделал? — Питер повернулся к Иниэсу, который свернулся в кресле, стоявшем возле постели, и читал какую-то гранку. Настоящий литератор готов читать все, что попадется под руку, лишь бы не остаться без чтива.
— Он хочет получить работу.
— Кто его возьмет? Правительство не возьмет. Особенно теперь.
— Может и взять. Не правительство, так кто-нибудь еще. Сегодня требуется только одно: сказать, что ты сожалеешь, и обвинить других. Кайся и процветай. Читал, что он сказал о нас?
Питер кивнул. Глаза его прежде всего отыскали в тексте собственную фамилию.
— Я болван. Ты сочувствующий. Но мы не коммунисты, и он это знает. Никогда не думал, что он на это способен.— Питер отсутствующе, словно ласковую собачонку, похлопывал себя по животу.— Если когда-нибудь и был мученик, так это Билли Торн.
Конечно, это было именно то заявление, которым не мог не воспользоваться Иниэс.
— Разве ты не понимаешь? Он будет мучеником. Его будут ненавидеть ему подобные. Предатель, Иуда Искариот, осведомитель. Если хочешь пострадать, а именно этого он и желает...
— ... истинный либерал,— подсказал Питер.
— ... есть ли лучший способ испытать боль...
С улицы донесся звук выстрела.
— Теперь они стреляют в нас! — Питер натянул простыню до подбородка.
Иниэс подошел к окну.
— Я не вижу винтовок. Может быть, это выхлоп автомобиля?
— Человек все еще там?
Иниэс кивнул.
— Как он сегодня одет?
— Цилиндр. Красно-сине-белая жилетка. Как у дяди Сэма.
— Прекрасно. А какой лозунг?
— «Здесь живут коммунисты». Это первая строчка, а под ней: «Убирайтесь в Россию, если вам не нравится Америка».
— Не думаю, что он такой добряк, каким выглядит,— сказал Питер задумчиво.— Мог бы найти себе более достойное занятие, чем пикетировать нас.
— Иногда я думаю, что победят сумасшедшие.— Иниэс отвернулся от окна.— Ты видел сегодня почту? Одно из писем написано на туалетной бумаге, использованной.
— Красноречиво.
— Как правило, к извращениям подобного рода склонны скрытые фашисты, исключая, быть может...
В комнату вошла Диана:
— Питер, я должна поговорить с тобой! Извини, Иниэс.
Когда Иниэс вышел, Диана села на край постели Питера. Впечатление было такое, что они женаты уже лет двадцать.
— Что-нибудь не в порядке?
— Все! — Она взяла показания Билли.
— Ты имеешь в виду Билли?
— Боже мой, нет! Речь идет об отце. Я не знала о пресс- конференции Клея до сегодняшнего утра, пока не увидела газеты. Я, конечно, сразу же помчалась домой и застала там мать, болтающую с корреспондентами, потому что отец отказался их принять.
Диана сложила показания Билли сначала вдвое, затем вчетверо, попытка сложить их еще раз вдвое не удалась.
— Он сидел на скамье в саду. Когда я заговорила с ним, он даже не услышал меня, да и, наверное, не видел.
— Он вдруг очень состарился,— сказал Питер скорее себе, чем ей, пытаясь как-то объяснить состояние сенатора, хотя тот, по-видимому, просто был расстроен.
— Вообще-то он даже показался мне вполне бодрым. Затем, когда я спросила, правда ли то, что сказал Клей, он... он...
— Он сказал, что это правда?
Диана кивнула, и Питер понял, что она не опечалена, как сначала ему показалось, а разгневана не на шутку.
— По его словам, он после длительного размышления решил, что нет никакого смысла добиваться еще одного срока в сенате, потому что это ни к чему, раз он вышел из борьбы за президентство. Он сказал, что устал от сената и хочет заработать денег, пока еще не слишком поздно, поскольку я...
— Поскольку ты явно не собираешься замуж?
— Благодарю вас.— Диана ткнула его пальцем в живот.— Но он так и не рассказал мне, почему он все же принял такое решение.
— А может, и рассказал. Вполне возможно, что он и в самом деле устал от сената. Я, например, устал.
— Это единственное, чем он жил.— Она нахмурилась.— что-то такое с ним сделал.
— Что он мог сделать?
— Не знаю. Угрожал... чем-нибудь. Я вдруг подумала, что это из-за той истории с Эдом Нилсоном.
— Но история-то была абсолютно невинная, кажется? Нилсона даже не упекли в тюрьму.
— Какое значение имеет невинность, если ты выглядишь
— Внешний вид — все, существо дела — ничто.— Питер механически повторил свою любимую фразу.— Может быть, он еще передумает?
— Нет. Он объявит о своем решении в понедельник. Это конец.— Она заплакала, и Питер пытался ее утешить, предаваясь одновременно нелегким размышлениям.
Диана вытерла глаза простыней.
— Ты должен встать. Это безнравственно — проводить полдня в постели.
— Но мне надоело стоять. В постели я думаю, планирую, замышляю, даже когда вытираю салфеткой твои глаза.
— Как я ненавижу Клея! — сказала Диана с неожиданной страстью.
Питер задумчиво смотрел на нее, желая понять, что она чувствует на самом деле. И решил ее испытать.
— Я смогу сделать так, что его не выберут.
Диана посмотрела на него красными от слез глазами.
— Должен я это сделать?
— Да.— Категоричность ответа убеждала.
— Я тоже так думаю.— Питер был задумчив.— Это уничтожит моего отца.
Диана улыбнулась ему сквозь слезы:
— А разве ты стремишься к этому?
Питер засмеялся: