Коль скоро стратегия больше не отнимала времени у Вашингтона, он смог составить детальное обвинение против Ли, имевшего несчастье в силу болезненной склочности вернуться к вопросу о том, кто же повинен в туманном исходе сражения. Он потребовал у Вашингтона извинений и выразил готовность предстать перед военно-полевым судом. Вашингтон велел арестовать Ли, а вскоре состоялся и суд, нашедший Ли виновным в беспорядочном отступлении и неповиновении. Ли был на год отстранен от службы. Он пожаловался конгрессу, в котором с большими колебаниями поддержали приговор.
Теперь вступили адъютанты Вашингтона, удрученные нападками Ли на обожаемого главнокомандующего. Один из них Лоренс, вызвал Ли на дуэль, на которой секундантом выступил другой — Гамильтон. Ли получил легкое ранение, но куда больше его мучила позорная отставка. Он публично продолжал злоязычничать о Вашингтоне, который сохранял молчание, сколько ни изощрялся обиженный. В июле 1780 года конгресс счел очередное письмо Ли в свой адрес клеветническим, и генерала уволили. С политической арены, а вскоре из жизни ушел самый неистовый критик Вашингтона в среде профессиональных военных. В 1782 году Ли умер в Филадельфии.
Недоброжелатели Вашингтона прикусили языки, содержание мрачных писем Ли незадолго до его смерти широко разнеслось. Ли, например, писал Гейтсу: «Я убежден как в своем существовании, что рассчитанная цель этого темного интригана, преисполненного честолюбия мстительного хама В. — стереть меня с лица земли, убив прямо или косвенно, а также навсегда подорвать вашу славу и благополучие».
Приписывать такие замыслы Вашингтону слишком. По поводу обвинений Ли он позднее высказался, благостно заметив: «Если бы я когда-нибудь претендовал на роль военного гения и опытного военачальника и под этим фальшивым знаменем выпрашивал командование, которым мне оказали честь, или если бы после моего назначения я опрометчиво действовал, руководствуясь только собственным суждением, а неудачи были бы следствием моего упрямства и своеволия, но не обстоятельств, тогда я был бы должным объектом для поношения не только его, но и других и заслужил бы общественное недовольство. Но ведь все знают, что командование было мне навязано, и… одно перечисление фактов опровергает все его утверждения, хотя они и делаются с наглостью, на которую способны лишь немногие, бесчестящей само имя человека».
Дело было не только в судьбе сумасброда Ли. После Вэлли-Фордж Вашингтон стал почти неуязвим. Д. Адамс продолжал ворчать, но только в письмах жене: «Отец страны, Основатель Американской Республики, Основатель Американской Империи и т. д. и т. д. и т. д. Эти эпитеты неприменимы к одному! Их нельзя применить и к двадцати, к сотне и тысяче!» Американцы все же отдавали их одному — Джорджу Вашингтону.
По американским критериям он, дав описанные сражения, зарекомендовал себя полководцем. Большего в чисто военной области он лично не сделал, ибо с лета 1778 года и до конца войны за независимость внимание Вашингтона все в возрастающей степени поглощали проблемы политической стратегии.
Американский публицист Ф. Беллами в книге «Личная жизнь Джорджа Вашингтона», выпущенной в 1951 году, писал: «У американцев ныне есть основательные причины, когда они никак не могут вспомнить, что происходило с Вашингтоном и континентальной армией в промежуток между Монмус-Корт-Хауз в 1778 году и Йорктауном в 1781 году. Дело же в том, что после Монмус-Корт-Хауз наши предки, положившись на союз с Францией, беспредельно захваливали Вашингтона и оказывали ему все меньше практической помощи… Печально, но факт — американцы тогда вели себя так, что желание многих историков забыть об этом периоде понятно».
Война в представлении американцев приобрела иные очертания, они благословляли свою искусную дипломатию, сумевшую будто бы поставить на службу США королевскую Францию. Расчетливые руководители революции надеялись вести отныне боевые действия главным образом чужими руками, не без оснований полагая, что решающие схватки с Англией предстоят далеко за пределами Северной Америки и, следовательно, обойдут их страну стороной. Они не были совсем не правы. В Лондоне с появлением нового врага Франции были озабочены безопасностью самих Британских островов. Адмиралтейство смертельно боялось появления в отечественных водах соединенного франко-испанского флота, а посему озаботилось держать крупный флот в метрополии. В то же время для охраны британских островных владений в Вест-Индии перебрасывались войска, которые были взяты у Клинтона. Контуры этой стратегии не могли остаться тайной для американцев, и они, естественно, ожидали ослабления натиска врага.