Правда, Том был в жизни Никки всего лишь случайным эпизодом, но Фред вполне мог подумать, что роман их возобновился, и, загоревшись мастью, поддаться внезапному искушению. Сколько известно случаев, когда благовоспитанные люди становились убийцами, если на то представлялась возможность!
Но, с другой стороны, размышляла Сара, чтобы пойти на убийство, человек должен быть крайне эгоцентричным и к тому же весьма решительным, а Фред — натура совсем не такая сильная и страстная, чтобы во имя мести рисковать всем. Да и потом вряд ли он до сих пор влюблен в Никки — после стольких лет совместной жизни... А в таком случае, чего ради было ему убивать? И, покачивая головой, Сара припомнила три классических вопроса, которые ставит перед собою следствие: возможности, средства, мотивы. Возможности и средства у Фреда были. Но вот мотивы?
Лицо его вдруг передернулось, словно он прочитал ее мысли.
— Единственное, в чем я себя виню,— это то, что я не сразу заметил царапину у Тома на руке. Когда его принесли из сада, мне просто в голову не пришло заглянуть ему под рукав. Я и сам был не в форме, но постарался сделать все, что нужно. Поверь мне.
— Ты мне вот что скажи, Фред. Как приготовляется культура столбнячной бациллы?
— Что?! — По лицу его прошла судорога, но он почти тотчас же ответил ровным голосом: — Это — дело несложное. Берется некоторое количество столбнячной бациллы, помещается в пробирку с питательной средой, и через три дня в твоем распоряжении целые полчища невидимых отравителей.
— И это может сделать любой?
— Любой. Надо только раздобыть бациллы и питательную среду.
— А что служит питательной средой?
— Обычно агар-агар. Микроорганизмы бурно в нем размножаются. Его приготовляют из особого вида морских водорослей, получается такая студенистая масса. Слушай-ка, Сар. Если у тебя и в самом деле есть такого рода подозрения — а я чувствую, что они у тебя есть,— то выбрось это из головы. Это же совершенно исключено.
— Значит, по-твоему, Фред, это исключено? Леди и джентльмены убийцами не бывают, да?
Лицо его снова исказилось.
— Боже милостивый! Я вижу, ты это всерьез!
Некоторое время оба молчали, не зная, что сказать. Молчание становилось тягостным, и, помахав проходившему мимо знакомому, Сара невнятно извинилась перед Фредом и отошла.
С полчаса она переходила от одной группы гостей к другой: здоровалась с друзьями, знакомилась с новыми людьми, произносила привычные банальности, которых от нее ожидали, и испытывала при этом такое облегчение, будто снова смогла свободно вздохнуть после того, как целый час сдерживала дыхание.
Сумерки густели. Гости стали поглядывать на часы и один за другим потянулись в дом. Чиверы, стоя у дверей, прощались с теми, кто не оставался ужинать.
Ускользнув от знакомых, Сара стала прохаживаться по саду. Время от времени она останавливалась, делая вид, что любуется цветами. Вот и гигантские розовые кусты — их-то ей и хотелось рассмотреть получше. Быть может, вон там, в густой тени, лежал Том, и над ним сплетались ветви, усыпанные огромными красными розами. Увидев толстые и острые, как иголки, шипы чуть ли не в дюйм длиной, она содрогнулась. Ей не раз доводилось видеть смерть — и от голода в Конго и от холеры в Эквадоре,— но сейчас ей казалось: не может быть смерти страшнее той, что постигла человека, которого она любила. При этой мысли ее охватил невыразимый ужас. Но она заставила себя вернуться к действительности. Который же из этих шипов оставил ту роковую царапину, если только и в самом деле во всем виноваты шипы? Она мысленно увидела: человек падает ничком... Да, он вполне мог оцарапать лоб. Но руку... Ведь шип должен был проколоть костюм и рубашку. Догадался ли тогда кто-нибудь осмотреть рукав его костюма? Верней всего, нет, а теперь, полгода спустя...
За спиной у нее раздался голос Керка Норвина:
— Ах, вот ты где, наконец-то! Тебя трудней изловить, чем колибри. Я все тут обшарил.
Она с улыбкой повернулась к нему и, заметив неподалеку садовую скамью, подошла к ней и села. Он опустился рядом. Выражение лица у него, как обычно, было такое, будто его только что кто-то толкнул и прошел мимо, не извинившись.
— Ты остаешься ужинать? — спросил он.
— Пожалуй, да.
Она заметила, что последние гости, допивавшие на лужайке коктейли, уже смотрят на них. Где бы ни появлялся Керк, взоры женщин немедленно устремлялись к нему — был он рослый, плечистый, одевался с небрежной элегантностью и всем своим видом показывал, что в любую минуту готов ринуться в драку.
— Сар, ты слышала, что я баллотируюсь в сенат?
— Этель мне уже говорила. Тебе, наверное, предстоит серьезная драка?
— Да, оппозиция сильная, но я знаю, что смогу ее одолеть. В наших краях семью Норвинов любят. Деньги для избирательной кампании я раздобуду. Единственное, чего мне не хватает,— это тебя.
У нее дернулись уголки рта.
— Ты хочешь сказать, я буду эффектно выглядеть по телевизору в роли жены кандидата? Может, еще с собачкой?
Он насупился.
— Тебе отлично известно, что я хочу сказать. Если все эти годы я не говорил тебе прямо о своей любви, так только потому, что Том был моим другом. Ты и сама это знаешь. Тома уже нет, и мне очень тоскливо без него. Но мы-то с тобой живы, так зачем же мне тосковать еще и по тебе? Сара, прошло полгода. В наше время это вполне достаточный для траура срок. Мы с тобой зажили бы прекрасно. Если только у тебя хоть что-нибудь ко мне есть... А ведь, наверно, есть все-таки? Ты только подумай: я сенатор, ты иностранный обозреватель — лучшая в стране журналистка-международница. Сар, да мы горы свернем! Слушай, выходи за меня!
Она прикрыла его руку своей.
— Спасибо, Керк. Не могу.
— Но почему же? У тебя кто-нибудь есть?
— Никого у меня нет. Но... Том все еще у меня в крови. Он словно бы — ну, преследует меня.
— Как это понимать? — сердито спросил Керк.— Ты просто сентиментальничаешь.
— Да? А по-моему, это совсем не то слово. Ты вспомни, что чувствовал Гамлет при виде призрака. Вот и у меня такое чувство, будто дух Тома взывает ко мне. Может быть, это глупо, но я считаю своим долгом увериться в том... в том...— Она замялась.
— С каких это пор Сара Бэртон боится называть вещи своими именами? Ты имеешь в виду причину смерти Тома, так? Ладно, взглянем фактам в лицо, разберемся во всем до конца и покончим с этим. Я уже говорил тебе, что у меня были кое-какие подозрения. И сейчас есть. Я считаю: Том погиб не своею смертью. Его убили — вот мое мнение. И я хочу назвать убийцу: Артуро Оливарес. Тебе это имя известно?
— О, да. Я его то и дело слышу. Но зачем было Оливаресу убивать Тома?
— Лучше я расскажу тебе все по порядку. Ты знаешь, для чего Оливарес приезжал в Вашингтон?
— Я думала, как представитель своего правительства.
— Он должен был вести здесь переговоры о признании Соединенными Штатами нового режима в Патагвае и предоставлении ему займа. Заем нужен был позарез. Удирая за границу, Сильвестре обчистил казну — забрал все, до последнего гроша. Новому правительству были необходимы деньги, и срочно — на содержание армии и флота, на закупку продовольствия и снаряжения. Иначе ему было не удержаться у власти. Тут каждая неделя имела значение. Так вот, у Оливареса была задача — добиться займа как можно быстрее. Мне поручили обо всем с ним договориться. Правда, были тут кое-какие сложности. Несколько лет тому назад, еще во времена Сильвестре, мы предоставили Патагваю большой заем — сто миллионов,— и правительство Сильвестре не вернуло нам ни единого цента. Мы подозревали — хотя доказать этого так и не смогли,— что большую часть денег Сильвестре прикарманил. Само по себе это не могло быть препятствием для нового займа — ведь в конце-то концов о нем просило другое правительство, которое к тому же было нам по душе; словом, мы подошли к делу без всякой предвзятости. Но вдруг эти проклятые идиоты конфисковали земельную собственность одного американца. Ну, мы, разумеется, заявили — пусть они ее вернут, только тогда мы сможем дать им деньги. Я был уверен, что они не будут колебаться ни минуты. Однако, замечаю — Оливарес вроде бы не торопится. Выдвигает всякие возражения, тянет, затевает спор из-за каких-то формальностей. Потом-то я сообразил, в чем тут дело. Должно быть, Сильвестре с ним стакнулся: дал ему взятку, чтобы тот волынил. И это сработало: как только стало ясно, что дело с займом затягивается, офицеры патагвайской армии довольно круто обошлись с новым правительством, и все было кончено. Правительство пало, Сильвестре тут же вернулся к власти, а Оливарес потихоньку отбыл из Вашингтона в неизвестном направлении. Как видишь, все одно к одному.