— Какого Бурака? — нахмурился Портнов.— Бурака тут давно уже нет. А ну подумай лучше".
Свой, совсем, конечно, не старостовский, "бог" есть у седого полковника, у Сотникова — то есть озабоченность целью существования, человеческого предназначения, смыслом жизни и смерти. И это дает им силу устоять там, где Рыбак гнется, ломается. Его "идеи", его непосредственного чувства правды, справедливости достало на то, чтобы уйти из теплого примаковского угла в партизаны, чтобы быть смелым, решительным в бою. Но для самого последнего испытания этого оказалось недостаточно.
Повесть В. Быкова — это еще одно слово в литературе о значении, о силе духовности и о трагическом тупике бездуховной силы. И об этом также — "Сотников".
Загнанные на чердак партизаны слушают, как неосторожная Демчиха честит полицаев, "бобиков", невольно навлекая беду на всех.
А тут еще предательский кашель Сотникова. И они — чего минуту назад и вообразить не могли — пленники. Оба. И Сотников.
Правда, поднялся первый из-за кучи пакли Рыбак. И как точно отмечено писателем вот это душевное движение в Рыбаке: "захотелось, чтобы первым поднялся Сотников. Все-таки он ранен и болен, к тому же именно он кашлем выдал обоих, ему куда с большим основанием годилось сдаваться в плен".
Ранен и болен Сотников, он слабее, но с этой минуты они меняются местами: не физическая, а нравственная стойкость теперь будет решать.
Правда, Рыбак все еще рассчитывает на побег, на силу и ловкость свою. И не в упрек ему это, конечно, говорится. Ведь это все еще стойкость его, та, на какую он способен.
"Он хотел жить! Он еще и теперь не терял надежды, каждую секунду ждал случая, чтобы обойти судьбу и спастись. Теперь Сотников не имел для него большого значения. Оказавшись в плену, бывший комбат освобождал его от всех прежних по отношению к себе обязательств. Теперь лишь бы повезло, и совесть Рыбака перед ним была бы чистой — не мог же он в таких обстоятельствах спасти еще и раненого. И он все шарил глазами вокруг с той самой минуты, как поднял руки: на чердаке, потом в сенях, все ловил момент, чтобы убежать Но там убежать не было никакой возможности, а потом им связали руки — сколько он незаметно ни выкручивал их из этой супони, ничего не получалось. И он думал: проклятая супонь, неужели из-за нее суждено погибнуть?"
Как ни обидно это Рыбаку, но порой супони достаточно, чтобы иного человека покорить, подчинить.
Не таков Сотников в этих обстоятельствах. Он более свободен в своих действиях, поступках, стремлениях, хотя бы потому, что перестает думать о себе, о своей жизни — не она становится целью его последних минут и усилий, а Демчиха, которую Сотников всеми правдами и неправдами старается выгородить, и тот же Рыбак, участь которого он тоже хотел бы как-то облегчить, сознавшись, что полицая на поле подстрелил он, Сотников.
Эта-то мысль о других, о большем, чем собственная жизнь, и дает ему, больному, раненому, необычайную силу.
В поединке со следователем. И под пыткой.
Да, и для Сотникова плен — падение. Он сразу понял это, ощутил. Хотя он и лежал до конца за той паклей на чердаке, готовый принять в себя автоматную очередь полицая, только бы не выдать свое присутствие и не погубить Демчиху с детьми.
Но и падение бывает протяженным. У Рыбака оно не прекращается с того мгновения, как он, "в последний раз ужаснувшись, отбросил ногами паклю", поднялся и поднял руки. Для Сотникова оно прервалось тотчас. И началось восхождение. Как для генерала Карбышева и тысяч других известных и безвестных мучеников фашистского плена. Восхождение по ступеням стойкости, мужества, борьбы даже в безнадежной ситуации.
А борьба эта сложна и трудна тем, что перед человеком встает "машина", которая вся запрограммирована не только на физическое истребление людей, но и на то, чтобы подавить, сломить их духовно, растлить нравственно и по возможности утилитаризировать человеческие слабости (до того как придет пора утилитаризировать, использовать их волосы, кости на матрацы, удобрения).
С такой машиной и сталкиваются Сотников и Рыбак.
Нет, вначале это всего лишь полицаи: звероватый, обросший бородой мужик и "веселый палач" Стась, которых "машина" уже утилитаризировала, приспособила к своим целям. За ними — зловещий костолом Будила и следователь Портнов, а дальше — фашисты немецкие, главные части машины, выползшей из Германии.
Вот она, машина эта, присматривается к пленникам — глазами следователя Портнова присматривается. Убить пленных партизан — это никогда не поздно. А нельзя ли и еще что-то извлечь полезное?