Да, награды не будет, как не будет признательности, ибо нельзя надеяться на то, что не заслужено. И все же согласиться с Рыбаком он не мог, это противоречило всей его человеческой сущности, его вере и его морали.
(Рыбак уже выкрикнул свое испуганное: "Согласен!") И хотя и без того неширокий круг его возможностей становился все уже и даже смерть ничем уже не могла расширить его, все же одна возможность у него еще оставалась. От нее уж он не отступится. Она единственная в самом деле зависела только от него и никого больше, только он полновластно распоряжался ею, ибо только в его власти было уйти из этого мира по совести, со свойственным человеку достоинством. Это была его последняя милость, святая роскошь, которую, как награду. даровала ему жизнь".
Сила, достоинство повести "Сотников" как произведения "философичного" в большей, нежели другие быковские вещи, степени в том и заключается, что такие вот мысли героев — это одновременно и их психологическое состояние, глубоко раскрытое. И потому они всегда то радостные, то тоскливые, то гордые, то исполнены отчаянья. Как вот эта щемящая мысль о достойной смерти как последнем даре жизни...
Сотников умирает смертью солдата, но все в нем в эти последние часы и минуты по-человечьи не просто, и каждая мысль его пронизана чувством вполне реальным, правдиво отмеченным.
Первая мысль тоскливая, печальная: что он сумел, сделал, что успел за, свои двадцать шесть лет? В самом деле, что хорошего он принес людям? "Мир потеряет немного" с исчезновением еще одной не очень значительной жизни, которая только могла, но решительно ничем не обогатила его, а он, Сотников, "лишится всего, чтобы никогда не приобрести ничего".
Рядом с этой тоской близкого небытия и другое чувство — неожиданное облегчение. Теперь, когда выбор между смертью и жизнью (жизнью, которую бы он принял) исчез и осталось лишь выбрать, каким человеком, как умереть,— "теперь он чувствовал в себе новую возможность, не подвластную ни врагам, ни обстоятельствам и никому в мире... Это было преимуществом смертника, но в то же время оно являлось главной и уж наверное последней реальной ценностью в его малоудавшейся жизни".
Как же такой ценностью собирается распорядиться этот, прежде суховатый, жестковатый в своем максимализме человек?
Если Сотникова что-либо еще заботило в его жизни,так это последние его обязанности по отношению к людям, волею судьбы или случая оказавшимся рядом!.. "Взять все на себя" — на это Сотников и прежде был способен. Но с каким чувством к людям — главное это! Именно в чувстве к людям меняется к концу Сотников — и это есть его движение, его восхождение, параллельное падению недавнего его товарища Рыбака.
Его попытка все взять на себя ("Это я, Сотников, ходил в разведку, имел задание, в перестрелке ранил полицая, я — командир Красной Армии и противник фашизма — расстреливайте меня! Остальные здесь ни при чем") — прежде всего наивная: ведь Сотников сам говорит, что перед ними "машина", машина уничтожения, любое подозрение (если не менее того) уже вина, за которую у фашистов одна мера — смерть. Если бы только этот поступок завершал жизнь Сотникова — это был бы конец почти нелепый и даже неправдивый.
Большее, однако, происходило на глубине.
Рыбак перед лицом смерти теряет прежде всего человеческие связи с людьми. С людьми одной с ним судьбы. Чтобы, оторвавшись от них, как-то и от судьбы общей ускользнуть.
Сотников же только тут, теперь связи эти ощущает по-настоящему. Как что-то самое важное, главное, что только и даст ему хоть в какой-то мере "завершить то, что не успела осуществить жизнь".
Приходится слышать споры, в которых утверждается, что в "Сотникове" ситуация "никуда не выводящая": не только, мол, Рыбак, но и Сотников, с его жестоким фанатизмом, обещают постоянный, снова и снова, возврат "на круги своя".
Но ведь в Сотникове и с Сотниковым происходит что-то очень важное. Он по-прежнему тверд, стоек — поскольку это касается его самого, его жизни и смерти.
К жизни и смерти других людей отношение его в чем-то изменяется.
"Теперь, в последние мгновения жизни, он неожиданно утратил прежнюю свою уверенность в праве требовать от других наравне с собой". Требовать, не слушая, не желая понять, услышать этих других. Как в хате старосты...
Он понимает, как жестоко ошибся с этим старым и стойким человеком. Он исполнен чувства боли и вины за судьбу Демчихи, которая обречена пойти на казнь вместе с ним.