В конце заседания состоялось официальное избрание состава Исполкома Петросовета, в который вошли 15 человек. Большевики составляли в нем одну пятую часть: Шляпников, Залуцкий, Красиков.
Расходились спешно и быстро.
— Ну, что, Василий, теперь скажешь, а? — спросил Алексеева Афанасьев.
— Это ты о чем, Степан?
— Насчет того, где сейчас главное — на улицах или в кабинетах… Теперь, брат, в комнате номер одиннадцать, да в комнате номер двенадцать, где исполком заседает, вся политическая каша варится. Кумекаешь? Чует мое сердце, хлебнем мы горького до слез с таким исполкомом. Что нам ждать от Чхеидзе да Керенского?
Он был прав, умница Степан Афанасьев, хотя вряд ли знал, почему он прав наверняка. Но чутье рабочего человека, классовое чутье, его не подводило и на этот раз. Неспроста, совсем неспроста покинули первое заседание Петросовета Чхеидзе и Керенский…
Здесь же, в Таврическом дворце, в его правом крыле, в течение всего дня 27 февраля формировалась и буржуазная власть. Законопослушная государю Дума, Дума, которая всеми силами хотела спасти монархию и меньше всего желала революции и установления народной власти, эта нелюбимая больше от эмоций, чем от разума, царем Дума, была к тому времени закрыта.
В ночь на 27 февраля Родзянко получил высочайший указ: «На основании ст. 99 основных государственных законов повелеваем: занятия Государственной Думы прервать с 26 февраля сего года и назначить срок их возобновления не позднее апреля 1917 года в зависимости от чрезвычайных обстоятельств».
Выслушав указ царя, депутаты в смятении и растерянности тотчас же покинули зал заседаний и собрались в полуциркульном зале Таврического дворца. Начались споры, ссоры, истерики…
Одни предлагали, несмотря ни на что, взять власть в свои руки. Другие требовали передать власть в руки наиболее авторитетного царского генерала. Третьи настаивали на создании комитета, который встал бы и над Думой. Керенский просил полномочий на встречу с войсками и союз с ними. Милюков умолял не спешить с выводами и решениями.
Но в разгар дебатов в зал, бряцая оружием, вошел пристав и сообщил, что охраняющая Таврический дворец воинская часть присоединилась к восставшим…
Родзянко шлет царю отчаянную телеграмму: «Занятия Государственной Думы указом Вашего Величества прерваны до апреля. Последний оплот порядка устранен. Правительство совершенно бессильно восстановить порядок. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров. Примкнув к толпе и народному движению, они направляются к дому Министерства внутренних дел и к Государственной Думе. Гражданская война началась и разгорается. Повелите немедленно призвать новую власть на началах, доложенных мною Вашему Величеству во вчерашней телеграмме. Повелите в отмену вашего высочайшего указа вновь созвать законодательные палаты. Возвестите безотлагательно эти меры высочайшим манифестом. Государь, не медлите. Если движение перекинется в армию, восторжествует немец, и крушение России, а с нею и династии, неминуемо. От имени всей России прошу Ваше Величество об исполнении изложенного. Час, решающий судьбу Вашу и родины, настал. Завтра может быть уже поздно».
В 15 часов дня из левого крыла Таврического дворца до думского совещания дошло сообщение о создании Петроградского Совета. Совет старейшин решается создать Временный комитет Государственной думы во главе с Родзянко, который, однако, не взял на себя функции государственной власти. Задача была не из простых: овладеть народным движением, создать буржуазную власть, чтобы подавить это движение и сохранить монархию.
В те самые часы, когда депутаты Петроградского Совета собирались в Таврический дворец на первое заседание, в здании Мариинского дворца делегация Думы во главе с Родзянко вела беседу с великим князем Михаилом Александровичем и председателем Совета министров Голицыным. Делегаты Думы доказывали им, что единственным спасением страны является передача власти Думе, которая сможет образовать авторитетное и действенное правительство. Сообщение о переговорах довели до царя. В двенадцатом часу ночи из Ставки Голицыну поступила телеграмма: царь сообщал, что какие-либо перемены считает недопустимыми.
Упорство царя, а самое главное, стремительное развитие событий поставили Временный комитет Думы перед выбором: либо признать революцию и попытаться возглавить народное движение, либо бесславно погибнуть вместе с царизмом. Надо было решаться.
В эти минуты в Таврический дворец явилась депутация офицеров Петроградского гарнизона с заявлением, что офицеры смогут образумить солдат, если Дума возглавит движение народа, даст ему мирное направление. И тут же пришло сообщение, что преображенцы — «первый полк империи» — отдают себя в распоряжение Думы. Это был не полк, а только часть четвертой роты в других его подразделений во главе с фельдфебелем Кругловым, но это было кое-что…
Дебаты продолжались… В них приняли участие председатель Петросовета Чхеидзе и его коллега Керенский, которые согласились войти в состав Думского комитета, косвенно признав тем самым право Временного комитета на руководство революцией.
С сомнениями и колебаниями покончено. В ночь на 28 февраля Временный комитет Думы обратился к народам России с воззванием, в котором говорилось, что он берет на себя инициативу «восстановления государственного и общественного порядка».
Всю ночь на 28 февраля в Таврическом дворце при огромном стечении рабочих и солдат работал Исполком Петросовета. К 4 часам утра было принято решение об установлении сборных пунктов для вооруженных рабочих и войск в шести окраинных рабочих и одном центральном районах. Постановили организовать на заводах и фабриках рабочую милицию по сто человек на каждую тысячу пролетариев. Создавались вооруженные силы народной революции…
Не спал Таврический, и город, кажется, тоже не спал. На десятках заводов и фабрик рабочие выбирали завкомы, делегатов в Петросовет, готовили вооруженные отряды…
Кому-то могло показаться, что все, наконец-то, образовывается, одна власть заменяется другой, непреодолимой стеной вставая на пути стихии и беспорядка. Но то была лишь видимость.
Воцарялось двоевластие… Заседавший в кабинете бюджетной комиссии Совет рабочих депутатов еще не управлял высшими государственными учреждениями, покинутыми старым чиновничеством, но он владел умами масс и выражал их волю. А в тот момент, когда шло и завершилось первое заседание Петросовета и до полуночи, покуда Временный комитет Думы еще терзался сомнениями, Петросовет был единственным органом власти в России.
Петросовет и Временный комитет делили между своими членами «портфели», готовили воззвания и декреты, продумывали стратегию и тактику своей деятельности…
Алексееву на эту ночь досталась скромная, но смертельно опасная должность: он был назначен связным Исполкома Петросовета с Нарвским районом.
Алексееву выделили автомобиль «фиат» с шофером, двух егерей запасного Егерского полка. Борта грузовика изнутри были обложены мешками, из которых потом, когда по ним ударили первые пули, посыпалась мука и пшенная крупа. Два «максима» были расположены в кузове так, что при надобности можно было стреляв сразу вперед, по ходу движения, и назад.
Осмотрев машину, Алексеев обратился к своей команде с речью.
— Здесь, в Таврическом, — кивнул он на дворец, — штаб народного восстания, наш Совет. Он — всему делу мозг и голова. А там, — он обвел рукой вокруг, — там руки и ноги, все тело революции. Мы — я и вы трое, а также десятки и сотни таких, как мы, вместе с телефоном и телеграфом — нервы революции. Мы все сигналы и указания от головы к другим членам ее тела должны немедленно передавать, чтобы они жили и двигались. А также обратно, к мозгу, чтобы он правильно соображал. Вот у меня пакет с разными инструкциями и указаниями. Какими? Я и сам не знаю: не положено. Случись что — городовые, жандармы или офицерье налетят — не меня, а пакет спасайте. Ясно?