И все же настроение упало, Алексеев скис, вытирал рукавом катившийся с лица пот.
Позади президиума открылась дверь, появился Иван Гейслер. Наклонился к Косиору и Петерсону, стал что-то нашептывать им. Было видно, что Генслер взволнован. Многие насторожились.
Прервав оратора, слово взял Косиор.
— Товарищи! Петроградский комитет получил радостное известие. Сегодня в Петроград приезжает вождь нашей партии товарищ Ленин!
Рукоплескания заглушили слова Косиора, но он прокричал поверх аплодисментов, что Петроградский комитет предложил выделить от завода делегацию в 40–50 старых большевиков и членов райкома.
Рукоплескания прекратились.
— Почему пятьдесят? — крикнул кто-то. — А мы? Мы все пойдем! И другие пойдут, а как же?!..
И снова раздались аплодисменты.
Алексеев колотил в ладоши и кричал стоявшему рядом Ивану Гилю:
— Ты понял, нет, ты понял, что случилось?
Гиль хохотал радостно:
— Да понял, понял!..
— Нет, ты ничего не понял!.. — кричал Алексеев.
И тоже хохотал во все горло.
Прения прекратили. Избрали райком, в состав которого снова вошел Алексеев. Решили организовать колонну путиловских рабочих для встречи Ленина. Командиру боевого отряда путиловцев М. Войцеховскому и И. Гейслеру поручили выставить в голове колонны вооруженных рабочих: пусть Ленин видит, что его призыв к вооружению пролетариата уже выполняется.
Но как известить рабочих? Завод не работает — пасха. Трамваи не ходят. А до приезда Ильича осталось всего несколько часов. Тогда написали и быстро размножили на ротаторе извещение о приезде Ленина с приглашением всех рабочих встречать вождя на Финляндском вокзале. Большевики должны были разнести эти извещения по квартирам активистов заводов и фабрик Нарвской заставы, расклеить на зданиях.
И еще хорошую штуку придумали — сделать на транспарантах и кумачовых полотнищах надписи: «Сегодня к нам приезжает Ленин!», «Встречайте Ленина!», «Привет товарищу Ленину!» — и пусть молодые путиловцы ходят с ними по улицам. Эту работу поручили Алексееву, и он тут же помчался в политический клуб.
На углу Нарвской, у кинематографа, толпился народ. Алексеев крикнул:
— Товарищи! Прошу внимания! Сегодня в одиннадцать часов на Финляндский вокзал приезжает Владимир Ильич Ленин! Призываю всех пойти встречать его!
— А кто такой этот твой Ленин, чтоб я его встречал? — раздалось вдруг из толпы.
Алексеев опешил.
— То есть как?..
Но уже звучали другие голоса:
— Разъясним темноте…
— Встретим!
— Где собираемся?
— Айда по домам, погодит синематограф…
Толпа быстро таяла.
Недалеко от Нарвской навстречу попались две девушки с плакатом: «Товарищи! Едет Ленин! Встречайте!»
Алексеев подлетел к ним:
— Где плакат взяли?
— В клубе дали. Иди и тебе нарисуют, товарищ Алексеев!
И прыснули в варежки…
Вот тебе и на — как же это? Когда успели?
Вечером, когда к девяти часам огромная колонна путиловцев с горящими факелами подошла к Финляндскому вокзалу, вся привокзальная площадь и прилегающие к ней улицы уже были заполнены народом. Двухтысячному отряду удалось встать на отведенное для него место в левой части площади.
Гремели военные оркестры. Неслись мелодии «Марсельезы» и «Варшавянки». Воздух был упруг от приветственных возгласов. В пламени тысяч факелов колюче сверкали штыки солдат и красногвардейцев, пламенели красные знамена, полотнища, транспаранты, лозунги, ветер колыхал их и казалось, что рокочущая, ревущая, как водопад, площадь залита огнем.
Вдруг раздались резкие звуки сирены. Народ настороженно замер. Показались два броневика — самое грозное оружие тех лет. Пронизывая людскую гущу длинными лучами фар, они прокладывали себе путь, направляясь в сторону бывшего царского павильона. Развернулись, заняли место по обе стороны входа в павильон, через который пойдет Ленин. Площадь восторженно приветствовала появление боевых машин.
Подошли грузовики с прожекторами, и вскоре площадь засверкала их ослепительным светом.
Алексеев расстраивался от того, что малый рост не позволял ему увидеть всю величественную картину торжественной встречи вождя. Куда ни глянь — спины, затылки, море кепок и картузов, а вдалеке просто смесь белого и черного.
И все же они приспособились с товарищами, что оказались рядом: двое по очереди усаживали третьего себе на плечи и так, возвышаясь над толпой, любовались удивительных зрелищем.
Так прошел час, второй, начался третий… Морозило.
И вот от вокзала понеслось: «Приехал! Приехал!» Огромная толпа качнулась в сторону железнодорожных путей, понесла вперед и. утрамбовавшись до предела, так сдавила Алексеева, что стало трудно дышать.
Все вдруг утихли, переспрашивали у впереди стоявших:
— Ну, что там?
«Что — там, что там, что там?» — летело вперед, к вокзалу, и возвращалось назад:
— Почетный караул выстроился… моряки и красногвардейцы… Офицер рапортует… Оркестр играет «Марсельезу»…
— Это слышим. А Ленин, что Ленин?
— Взял под козырек, принимает рапорт… Здоровается с караулом… Говорит…
— Что говорит, что? Ну?!.
— А ты не «нукай», кто ж успеет все пересказать?
Донеслось: «Да здравствует социалистическая революция!»
И вот он на броневике, в свете прожекторов, над головами стоящих.
Алексеев впился взглядом: невысок, коренаст, темное демисезонное пальто, темный костюм, белый воротничок, галстук…
Ленин начал говорить:
— Товарищи!..
Ах, как хорошо он сказал это слово «товарищи» — радостно, с любовью, честно. Какие простые и какие верные мысли!.. И этот резкий выброс правой руки вперед, словно он раскидывает ею свои искрометные мысли.
Алексеев смотрел и слушал зачарованно, и когда раздался уже знакомый призыв «Да здравствует социалистическая революция!», закричал восторженно:
— Да здравствует Ленин!
Тысячеголосый возглас этот, крики «ура» неслись со всех сторон, перекатывались из конца в конец площади. Народ ликовал.
Броневик двинулся — и вся площадь широкой рекой потекла за ним. Алексеев продрался поближе к броневику, и всякий раз, когда Ленин становился на подножку, любы сказать речь, он слушал его и понимал, что сегодня случилось что-то самое главное в его жизни. Что?..
II там, у особняка Кшесинской, уже глубокой ночью он снова и снова слушал Ленина, запоминал его слова и образ, и чувство просветленности, какое бывало у него только в Новый год, не покидало.
Возвращались домой на рассвете, усталые, оглушенные и счастливые.
— Что ты видел там, у Финляндского, Василь? — спросил Иван Тютиков.
— Я видел море голов…
— А Ленина?
— И Ленина. Но это море мне сказало больше, чем вся моя жизнь до сего дня. Вот так надо жить, Ваня, вот так надо думать, чтобы люди океаном тебя окружали… Понимаешь, он, Ленин — один, как капля, но океан тянется к нему, потому что без этой «капли» нет океана…
— Мудрено, Василек, что-то… А что ты слышал?
— То же, что и ты. А еще я слышал гул, как ледоход… Как весной на Неве — грохот, как из пушек палят, и ожидание весны. Грозно и торжественно… Приехал Ленин — и словно солнце из-за туч. Речь правдой дышит, как и сам он. Хочешь, стихи прочитаю?
— Уже написал? Вот даешь!..
— Еще не написал, сейчас сочиню…
Алексеев остановился, закрыл глаза и сказал, обращаясь к Тютикову, экспромтом, залпом то, что завтра отдаст в газету и что вскоре будет напечатано.