Построились в колонны, развернули знамена и лозунги: «Долой Временное правительство!», «Долой Милюкова и Гучкова!», «Да здравствует Совет рабочих и солдатских депутатов!». Так, с отрядом вооруженной рабочей милиции во главе, шли до угла Садовой и Невского. И только милиция да часть манифестантов дошли до Инженерной улицы, как на них из подворотен и подъездов выскочили несколько групп. Здесь были великовозрастные и совсем сопляки, в котелках и картузах, юнкера и гимназисты. С криками «Бей большевиков!», «Бей ленинцев!» они кинулись к знаменам и лозунгам, стали вырывать их из рук демонстрантов.
Завязалась драка.
Милиция металась в растерянности: стрелять было нельзя и пробиться сквозь ряды демонстрантов тоже. В руках нападавших мелькали железные прутья, кастеты, ножи, револьверы. Неслись стоны, истошные вопли. Со стороны Невского раздались выстрелы. Стали падать раненые, убитые…
Алексеев нес вместе с Панюхиным лозунг «Долой Милюкова!» Когда к нему подскочили два парня и молча рванули из рук древко, он поначалу даже не понял, в чем дело. А лозунг, уже разорванный пополам, валялся на мостовой. Потом прыжком кинулся на того, кто ломал древко, вцепился руками в горло, хотя в кармане был наган, но в это время сзади ударили чем-то вдоль спины и он, закричав от боли, свалился наземь.
Домой его отвезли — идти не мог. Удар железным прутом пришелся по спине и левому плечу. Рука висела плетью. Но утром Алексеев приплелся в райком.
С утра до ночи в эти дни шли заседания в райкоме партии, в Петросовете, где каждый большевик был на счету — 65 человек, едва лишь каждый десятый из всех депутатов.
А еще надо было налаживать работу районного союза молодежи. Все внове, незнакомо. Простое вроде бы дело — найти какую ни на есть комнатенку для работы оргбюро, а поди ж ты, оказалось проблемой: «за просто так» никто не сдает, а денег в союзе нет ни гроша. Ткнулись в районный Совет — там меньшевики и эсеры верховодят. Похохотали. Выручил райком партии большевиков — потеснились и выделили одну из двух комнат в своем помещении на Новосивковской, 23.
Казалось, вопрос утрясли, и вдруг загвоздка — анархист Зернов «идти под большевистское крыло» не желает, эсер Васильев — тоже, меньшевики этак деликатненько молчат. Поддержали беспартийные. Разместились..
Пестрый состав оргбюро сказывался постоянно: споры возникали по каждому поводу, а потому заседали до глубокой ночи, а то и до утра — другого времени у Алексеева просто не было. Просыпаться каждый день — как из мертвых подниматься, нет никаких сил.
А надо еще писать Программу и Устав союза, надо создавать организации на заводах и фабриках, надо вести запись в члены организации, проводить бюро, готовить вторую районную конференцию… Дел больших и малых уйма, но время, время — где его взять?
Со всех сторон доносились вести, что в районах столицы, на заводах и фабриках кипит работа по созданию молодежных организаций, что Исполком Выборгского союза по существу взял на себя роль «самочинного» городского комитета и направляет эту работу. «Выборгская пятерка» — Гришка Дрязгов, Анемподист Метелкин, Павел Бурмистров, Мишка Цепков, Мишка Кузнецов — разъезжают по районам, выступают на собраниях, инструкции дают, готовят первое заседание Всерайонного Совета. Руководит ими Петр Шевцов…
— Это не тот ли Шевцов, о котором мне Крупская говорила? На собрании в Выборгском выступал? — спросил Алексеев у Скоринко.
— Вот те раз, — удивился Скоринко. — Я ж тебе после собрания о нем рассказывал, а ты слушать не захотел. Башковитый парень, между прочим.
— Ты? Мне? Рассказывал? — запетушился Алексеев. — И я не помню? Быть не может!..
— Ладно, Вася, не гоношись. С тобой такое бывает — улетишь куда-то в небеса, не дозовешься, будто с глухим говоришь. Может, ты и тогда… тово… парил…
— Все равно, — обрезал Алексеев, — Ты к нему присмотрись. Крупская говорит, каша у него в голове мелкобуржуазная, нельзя его к молодежи подпускать. Когда заседание Всерайонного Совета? Повестка известна?
— Вроде, 24 апреля. Вопросов куча, но главные — выборы Президиума Совета, о Программе, Уставе и наименовании союза. О Первомайской демонстрации…
— И ты молчишь?! Это же все архиважно! К заседанию надо готовиться. Кто у нас в состав Совета делегирован? Ты, я, Зернов, Минаев? Ну, Скоринко, ну, Иван… Ты секретарь районного оргбюро или нет? Где бумаги к этому заседанию? Их же надо изучить!..
Скоринко хлопал глазами, злился, но молчал: коль Алексеев ругается, значит, и в самом деле что-то прошляпили…
— Обещался Дрязгов приехать к нам в район и захватить их с собой…
Но никто из «выборгской пятерки» в Нарвско-Петергофский район не приехал, а на первое заседание Всерайонного Совета Алексеев не попал: в тот самый день, когда заседал Всерайонный Совет, в Петрограде открылась VII Всероссийская (Апрельская) конференция РСДРП (б), которой предстояло выработать стратегию партии по всем основным вопросам революции: о войне, об отношении к Временному правительству, о Советах рабочих и солдатских депутатов, по партийному строительству, аграрному и национальному вопросам. Конференцией непосредственно руководил Ленин, выступал по всем важным вопросам повестки дня. Конференция проходила в крайне напряженной обстановке. Контрреволюционеры делали все, чтобы сорвать ее работу или хотя бы помешать ей. Группы хулиганов нападали на делегатов, избивали их.
Весь актив Петроградской организации большевиков был брошен на охрану помещений, где проходила конференция — Женского медицинского института, Высших женских курсов Лохгицкой-Скалон, курсов Лесгафта, — на обеспечение нормальной работы комиссий и секций.
Нашлось дело и Алексееву. Пять дней, с 24 по 29 апреля, пролетели как один. Ничем другим, кроме этого поручения, он не занимался.
30 апреля, едва придя в райком союза, Алексеев стал разыскивать Минаева и Скоринко. Пришел Минаев.
— Ну, как прошел Всерайонный Совет? — спросил Алексеев.
— Просто здорово, — запалился тот сразу. — Народ в основном — что надо. Председатель, Шевцов — башка…
— Значит, Шевцов избран председателем? — отчего-то раздражаясь, спросил Алексеев. — Дальше. Состав Совета?
Минаев открыл папку, стал неспешно листать бумаги.
— Вот… Тридцать девять человек.
— Возраст, образование, партийность подсчитал? — спросил нетерпеливо Алексеев.
— Зачем считать? У них там все чин-чинарем поставлено: папочка — каждому, а в ней все бумаги. Вот… Шевцов, председатель — 27 лет, беспартийный, образование высшее, университет закончил. Дрязгов — семнадцать лет, меньшевик-интернационалист, образование низшее… Он первый товарищ председателя. От Выборгского района… Метелкин — пятнадцать лет, беспартийный, низшее… Бурмистров — семнадцать лет, анархист, низшее… Цепков — семнадцать, эс-эр, низшее… Кузнецов — семнадцать, анархист, низшее. Теперь по нашему, по Нарвско-Петергофскому району… Скоринко — шестнадцать, большевик, низшее… Зернов — семнадцать, анархист, низшее… Минаев — семнадцать, большевик, низшее… Алексеев, это ты, значит — двадцать, большевик, низшее… По Петроградскому району. Смородин — семнадцать, большевик, низшее… Бурмистров — это уже другой Бурмистров — пятнадцать, эс-эр, низшее… Он — второй товарищ председателя. Может, хватит? Зачем тебе это?
— Дай-ка сюда! — Алексеев зло вырвал бумажку из рук Минаева. — «Зачем, зачем»… Теленок ты, а не революционер, Минаев, если не понимаешь, зачем это надо знать.
Он быстро пробежал глазами листок, рассмеялся злорадно.
— Ясно. Теперь все ясно. Ты глянь, дурья твоя голова… Да не сердись, это я к слову… Шевцов на десять лет старше всех — раз. Что это значит? Что он вдвое, а то и втрое опытней пас. У него образование высшее, а у нас низшее — это два. Что это значит? Что он знает такое, о чем мы и не подозреваем. Вот и выходит: он — учитель, а мы как бы ученики. Понятно? И к тому ж, говоришь, неглуп. И Крупская то же говорила, и Скоринко… Устав, Программу обсуждали?